Идею о том, что Черкасов бывал в коттеджном городке,
придется оставить, она находится за гранью здравого смысла. Но тогда кто же?
Михаил Ефимович клянется, что в его квартире никого из посторонних не бывает.
Во всяком случае, после смерти Олега Бутенко. И уверяет, что Олег никогда не
рассказывал ему о визитах кого бы то ни было в отсутствие Черкасова.
А еще блокнот Валерия Лискина… Если маньяк – Черкасов, то
понятно, как блокнот оказался в его квартире, правда, не совсем ясно, зачем он
его хранил, но это уже другой вопрос. А если он говорит правду, если он не
имеет к этому блокноту никакого отношения, то кто его принес в квартиру? И,
главное, с какой целью?
Совершенно идиотская ситуация. Есть человек, гомосексуалист,
питающий непреодолимую склонность к стройным смуглым черноволосым мальчикам,
признавший свою связь с Олегом Бутенко, хотя и отрицающий свою вину в его
смерти, но такой человек есть. И по всему выходит, что к остальным погибшим
юношам он никакого отношения не имеет. А с другой стороны, находятся улики,
заставляющие в этом сомневаться. И у самого Черкасова нет никаких приемлемых
объяснений по поводу этих улик. Ну что ему мешает, например, заявить, что у
него в квартире бывало множество случайных людей, которые вполне могли принести
и спрятать у него блокнот? И где теперь искать этих людей, он не знает. Про
грязь, обнаруженную под ковром, ему пока никто не сказал, но ведь ее можно
списать на любого, если придерживаться той линии, что в квартире бывали многие.
Но нет, он твердо стоит на том, что в знакомствах очень избирателен, а в дом
никого из посторонних не водит, к сексуальным партнерам ездит сам. Более того,
аккуратные беседы с соседями Черкасова по дому это косвенным образом
подтверждают. Вот, например, запись разговора с жильцом соседней квартиры:
«…Да, я знал, что у Миши живет какой-то его друг, хотя Миша
нас не знакомил. Он вообще мужик безотказный, и руки золотые, все может
починить, наладить, отремонтировать. Но не гостеприимный.
– Вы хотите сказать, неприветливый?
– Нет, что вы, совсем наоборот. Миша очень вежливый,
улыбается всегда. Даже если поздно вечером к нему придешь со сломанным феном,
он никогда неудовольствия не выкажет, не скажет ничего. «Оставь, –
говорит, – я посмотрю и занесу, когда сделаю». И действительно, глядишь –
на другой день с утра сам приносит, и все работает как новенькое. Я хочу
сказать, что он в квартиру никогда не приглашает. Вот ведь он сколько лет в
нашем доме живет, и нет, наверное, ни одной семьи, которая бы к нему за помощью
не обращалась, да и из соседних домов к нему ходят, а дальше прихожей ни один
человек у него не был. Мы даже думали первое время, что он что-то скрывает.
Может, вещи дорогие, аппаратура там или антиквариат, и он не хочет, чтобы люди
знали об этом, воров остерегается. Потом поняли, что он просто болезненный
чистюля, боится, что мы ему грязь нанесем. Если уж у него в прихожей пол всегда
сверкает, хоть языком лижи, то могу представить, что творится в комнате.
Операционная, не иначе…»
Тогда остается предположить, что человек, спрятавший у
Черкасова блокнот, приходил, когда дома был только Олег Бутенко, и Олег по
каким-то причинам Михаилу об этом не сказал. Либо посетитель приходил уже после
смерти Бутенко и открывал дверь своими ключами. Ибо взлома замка в квартире
Черкасова не было, это проверяли.
Свои ключи. Если в последнее время Михаил Ефимович замка не
менял, то в этом направлении можно поискать. Потому что после развода в этой
квартире довольно долго жил брат его жены Славик и расстались они не самым
лучшим образом. А Славик вращается в среде гомосексуалистов…
* * *
Как и следовало ожидать, брат бывшей жены Михаила Черкасова
Вячеслав Дорошевич отнесся к встрече с Селуяновым без видимого энтузиазма,
хотя, памятуя о том, скольким он обязан оперативнику, приличия соблюдал, от
беседы не отказывался и не хамил. На вопрос о ключах сразу же категорически
заявил, что в момент окончательного разрыва с родственником ключей этих с собой
не уносил. Впрочем, вопрос был задан на всякий случай, ибо уже было известно,
что года через два после истории со Славиком Черкасов замок все-таки сменил,
потому что старый совсем вышел из строя и постоянно заедал.
Основной целью разговора с Дорошевичем была попытка собрать
как можно больше сведений о жизни Черкасова, о его характере и привычках, а кто
же мог рассказать об этом больше, чем человек, живший с Михаилом под одной
крышей. Если верить Славику, то пристрастие к определенному типу внешности у
Черкасова появилось давно, еще в те времена, когда он пытался быть как все и
заниматься любовью не с юношами, а с девушками. О своих гомосексуальных
склонностях он знал лет с семнадцати, но боялся этого, считал неприличным и
ненормальным, старательно ухаживал сначала за одноклассницами, потом за
сокурсницами. Правда, все выбранные им объекты внимания были, что называется,
на одно лицо – высокие, стройные, коротко стриженные брюнетки с матово-смуглой
кожей и большими темными глазами в обрамлении длинных ресниц, узкобедрые, с
маленькой грудью и мальчишеской спортивной фигуркой. Однако на молодых людях с
такой же внешностью его взгляд задерживался намного дольше, и интереса в этом
взгляде было куда больше.
В какой-то момент он не смог больше переламывать себя и на
четвертом курсе завел роман со студентом-первокурсником. Каким-то образом об
этом узнали, скандал получился громким и отвратительным, и Черкасова в три
секунды выперли из института. Первокурсник отделался легким испугом и переводом
в другой вуз, поскольку имел влиятельного папу. После этого Михаил сделал
решительную попытку «завязать» с привычкой, которую сам начал считать позорной,
и жениться. Что он и сделал, выбрав себе в супруги родную сестру Славика
Дорошевича. Черненькую, стройненькую, узкобедрую. Она внешне была очень близка
к его идеалу, но ее брат оказался к этому идеалу еще ближе, хотя Черкасов
мужественно держался и изо всех сил старался пореже смотреть в его сторону. Но
выдержки его хватило ненадолго, и что было дальше – уже известно.
К моменту перехода к постоянным гомосексуальным контактам
Черкасов был уже не тем Мишей, который стеснялся и стыдился сам себя. В
попытках понять свою тягу к юношам, дать ей разумное объяснение он много читал,
а также общался с истинными гомосексуалистами и уяснил, что влечение к мужчинам
– это не грязное и отвратительное извращение, а составной элемент целой системы
эстетических взглядов, корни которых уходят, как ни парадоксально, в
религиозные догматы христианства. Не случайно ведь во время обряда крещения
девочек, в отличие от мальчиков, не допускают к алтарю, ибо они даже в
невинном, казалось бы, младенчестве уже считаются нечистыми. Любовь между
мужчинами – это не стыдно, это прекрасно, если доставляет радость обоим
партнерам. Так, во всяком случае, считал Черкасов, который перестал терзаться
идеями самообвинения и греховности и дал наконец себе волю любить тех, кого
хотел любить, а не тех, любить кого предписывалось общепринятой моралью.
Сам Дорошевич до начала связи с Михаилом приверженцем
гомосексуальных отношений не был, но ему, как очень многим в
восемнадцать-девятнадцать лет, хотелось «попробовать всего». И наркотиков, и
авантюр, и любовных контактов с мужчинами. Юношеское любопытство разбирало. А
Черкасов был все-таки не посторонним, не случайным мужиком с улицы, а
человеком, которого Славик хорошо знал и к которому прекрасно относился. Почему
бы не попробовать? Опыт контакта отвращения не вызвал, вероятно, оттого, что
Михаил очень постарался, чтобы у юного родственника не возникло ощущения, что
они занимаются чем-то порочным и грязным. Напротив, Черкасов сделал все
возможное, чтобы донести до Славика общую эстетическую идею, так сказать,
основы мировоззрения. После двух-трех встреч Дорошевич втянулся и даже ощутил
некоторую прелесть нежных отношений с мужчиной. А уж после того, как их
застукали и он вынужден был переселиться к Михаилу, у него и выбора-то не
осталось. Попробуй закрути роман с девчонкой – моментально с квартиры вылетишь.
А жить где?
