– Мы тоже пока мало что понимаем, – успокоил его
Коротков.
Впрочем, утешением это послужило слабым. Всю дорогу Черкасов
ерзал на сиденье машины и хрустел пальцами. Пожалуй, Дорошевич не
преувеличивал, мысль о чужом человеке в собственной квартире вызывала у Михаила
ужас, близкий к брезгливому отвращению. Настя представила себе, что будет с
Черкасовым, когда он увидит свое жилище, и содрогнулась. После задержания
квартиру дважды обыскивали и осматривали, и сохранение в ней чистоты и порядка
представлялось более чем сомнительным.
В целом опасения ее подтвердились, хотя Черкасов держал себя
в руках намного лучше, чем ожидалось. Он старался не смотреть на грязные следы
на полу в прихожей, сразу же снял ботинки и прошел в комнату.
– Что именно я должен искать? – деловито спросил
он.
– Небольшую вещь, принадлежность которой лично вам не
вызывает сомнений. Такую вещь, которой вы редко пользуетесь и могли не заметить
ее пропажу, – объяснила Настя. – В первую очередь я прошу вас
обратить внимание на вещи с дарственными гравировками или на парные предметы,
например, запонки. Или сувениры, состоящие из двух-трех частей. Вот в таком
роде.
– Если бы вы объяснили мне по-человечески, зачем это
нужно, – сердито откликнулся Черкасов, – мне было бы легче искать. А
так я и не соображу с ходу, что вам надо.
Настя вздохнула. Она очень устала и хотела присесть, но
боялась вызвать раздражение хозяина. Диван и мягкие кресла в комнате были обиты
бежевым велюром, а ее джинсы и черная куртка так далеки от стерильности… Нельзя
Черкасова злить. Эмоционально взвинченный человек никогда ничего не найдет,
даже если это лежит у него под носом. Он быстро окинет взглядом свои вещи и
скажет, что ничего не пропало, только бы эта настырная девица в грязных джинсах
поскорее встала с велюрового шедевра.
– Понимаете, Михаил Ефимович, я подозреваю, что кто-то
взял принадлежащую вам вещь и подбросил рядом с трупом. Я не знаю, чей это
труп, поэтому я должна знать по крайней мере, какая это вещь. Разумеется, это
не пальто и не том энциклопедии. Я думаю, что это совсем небольшая вещица, но
она красноречиво указывает именно на вас.
У Черкасова будто ноги подогнулись. Он покачнулся и сел в
кресло, возле которого стоял.
– Вы хотите сказать… Но я же никого не убивал. Я не терял
возле трупа своих вещей. Я ведь объяснял… Я говорил вам… Господи, неужели вы не
верите мне только потому, что я не такой, как все вы?
Голос его дрожал, и в нем было столько отчаяния, что Насте и
Короткову стало неловко.
– Вы не поняли, Михаил Ефимович. Я не говорю, что вы
убивали и потеряли на месте преступления свою вещь. Я говорю о том, что кто-то
хочет свалить вину на вас. И для этого он украл что-то у вас и подбросил рядом
с трупом.
– Я вам не верю, – тихо сказал Черкасов. –
Зачем кому-то сваливать на меня вину за убийства? У меня нет врагов. Некому
желать мне зла. Вы все это придумали, вы меня специально обманываете, потому
что считаете меня убийцей.
И в этот момент Настя окончательно ему поверила. Поверила,
потому что он не уцепился за подсказанную ему идею о чьем-то злом умысле.
– Хорошо, пусть вы мне не верите, – спокойно
ответила она. – Зато я вам верю. Верю, понимаете? Верю, что вы никого не
убивали. Поэтому и прошу вас поискать то, о чем мы говорим.
Черкасов молча поднялся с кресла и принялся за поиски.
Присесть он им так и не предложил. Настя продолжала стоять, чувствуя, как ноют
ноги и начинает побаливать спина. Коротков долго не мучился, присел на корточки
и оперся спиной о стену. Настя не умела отдыхать в таком положении и искренне
позавидовала Юре, который сидел с закрытыми глазами и чуть ли не дремал.
Время шло, в комнате царило молчание. Наконец Черкасов
обернулся к Насте, держа в руках маленькую прямоугольную коробочку. Лицо его
было изумленным и одновременно встревоженным.
– Вот, – произнес он. – Но я не понимаю, как
это могло получиться.
– Что это? – встрепенулся Коротков, поднимаясь.
– Булавка для галстука. На ней была подвеска, маленькая
подкова на цепочке. А теперь ее нет.
Черкасов протянул коробочку Юре. Позолоченная булавка и сиротливо
болтающаяся часть оборванной цепочки.
– Вы часто носите ее? – спросил Коротков.
– Не ношу вообще. Это подарок, очень давний подарок, и
я просто храню его как память. Но как вы узнали?..
– Додумались, – хмыкнул Коротков. – У вас под
ковром обнаружили грязь. Зная вашу любовь к чистоте, мы и подумать не могли,
что это вы вошли в комнату, не сняв ботинок. Помните, я подробно выспрашивал
вас, как часто вы делаете генеральную уборку и когда снимаете ковер?
– Да, я тогда очень удивился, не понимал, почему вам
это интересно.
– А вы мне ответили, что ковер снимали в начале декабря
вместе с Бутенко и носили его на улицу чистить на снегу. Тогда же и пол
тщательно вымыли. Значит, после этого к вам и приходил гость. Можно даже
сказать чуть точнее. Если у него не было ключей от вашей квартиры, значит,
дверь ему открывал Бутенко. То есть приходил он в период между днем уборки и
днем смерти вашего друга. Подсунул блокнот Лискина, оторвал подвеску от
булавки.
– Но Олег… Он мне ничего не говорил. Почему он скрыл от
меня, что кто-то приходил? Я ничего не понимаю. И потом, как он мог позволить
чужому человеку прятать блокнот и рыться в моих вещах? Нет. Невероятно.
– Да, Михаил Ефимович, невероятно. Я тоже так
думаю, – сказала Настя, вертя в руках булавку с оборванной цепочкой. –
Скорее всего, было не совсем так. Этот человек приходил к вам дважды. В первый
раз он познакомился с Олегом, и Олег по какой-то причине вам об этом
рассказывать не стал. Я могу предположить, что они нашли общий язык и гость
смог убедить вашего друга молчать о его визите. А во второй раз ему уже нечего
было опасаться. И Олег не мог помешать ему спрятать блокнот и оторвать
подвеску.
– Почему не мог? – еле слышно спросил Черкасов,
уже понимая, о чем идет речь, но не желая в это верить.
– Потому что Олега он убил. А поскольку умер Бутенко от
передозировки наркотика, то можно говорить о том, что и знакомство их
состоялось на этой почве. В первый раз этот гость выяснил, какими препаратами
пользуется Бутенко, а во второй раз спровоцировал его на прием слишком большой
дозы. Вы сами должны знать, это несложно, ведь концентрация препарата визуально
не определяется. Говоришь, что в дозе три миллиграмма, а на самом деле – в
десять раз больше. Человек, систематически употребляющий наркотики, а тем более
постоянно экспериментирующий с их комбинациями, теряет осторожность…
Настя запнулась и замолчала. Михаил Черкасов сидел в кресле,
закрыв лицо руками. Плечи его тряслись. Он плакал.
* * *
Оксана привыкла приходить в офис издательства «Шерхан» в
любое время, когда там был Есипов. И даже когда его там не было. Маленькая
комната позади красивого представительного кабинета генерального директора
служила девушке и местом встречи с женихом, и убежищем, где она могла
передохнуть посреди суетливого, заполненного поездками и беготней дня, и
штабом, откуда она внимательно слушала все разговоры, ведущиеся в кабинете у
Есипова.
