– Сколько ей лет?
– Много.
– Что значит «много»? Тридцать? Тридцать пять?
– Она старше меня. Что означают твои расспросы?
– Ничего. Просто интересно.
Она старше Вадима. И внешность самая обыкновенная. Конечно,
такую под Есипова не подложишь. Значит, он эксплуатировал и внешность Оксаны,
потому что у его подруги такой внешности нет. Что же у нее есть такое, чего
лишена Оксана? Почему эта старуха кажется ему лучше молодой красавицы?
– У тебя что, тоже эдипов комплекс? – ехидно
спросила она. – Тоже на старушек тянет, как Есипова? То-то я удивилась,
что ты так быстро с ним разобрался и даже правильные советы давал. Теперь мне
понятно, откуда ноги растут.
– Ты не права, Ксюша, – мягко ответил он. –
Она старше меня всего на три года, ей сорок восемь. И никаких сыновних чувств я
к ней не испытываю. Эта женщина была со мной рядом много лет, мы вместе с ней
прошли через многие трудности, у нас дети, мы их растим, и мы очень дружим. Она
много сделала для меня в свое время, и я считаю себя обязанным обеспечить ей
приемлемый уровень существования хотя бы во второй половине жизни. Дети
подрастут и сами пробьются, заработают себе на автомобили и квартиры. А она уже
ничего не сможет для себя сделать. Это моя забота и моя обязанность.
– Ты хочешь сказать, что тебя держит возле нее чувство
долга?
В ней снова вспыхнула надежда. Он не любит свою старую жену,
он просто выполняет обязанность. А коль так, ничто не может помешать ему быть с
Оксаной. Пусть не жениться на ней, она не настаивает, но просто быть,
приходить, пить здесь кофе, ложиться в постель. Пусть он пообещает ей хотя бы
это, и она с радостью кинется снова в опасную игру, чтобы заработать деньги и
спокойно сидеть дома и варить борщи в ожидании редких визитов Вадима. А может
быть, растить его детей…
– Ты можешь называть это как угодно, но я называю это
любовью, – сказал он, лишая ее тем самым последних остатков надежды.
Он разложил на две тарелки яичницу с помидорами, посыпал
сверху мелко нарубленной зеленью и поставил на стол. Оксана сквозь застилавшие
глаза слезы смотрела на красно-желто-зеленую смесь в тарелке, и ей казалось в
эту минуту, что вся ее наполненная красками и острыми переживаниями жизнь
превратилась в это бесформенное месиво, безжалостно растоптанная и грубо
перемешанная.
* * *
– Эти деятели из «Шерхана» – большие мастера прятать
концы. Нигде ни один «левый» тираж не засветился. И в налоговой полиции на них
ничего нет, ни одной зацепочки, хотя там на издателей большой зуб точили.
Точили-точили – а ни на чем не поймали.
Миша Доценко, вплотную занимавшийся убийством в доме
переводчика Соловьева, проделал огромную работу, но с места в раскрытии
преступления так и не сдвинулся. Версий было несколько: убить хотели Собликову,
а Андрей Коренев просто под руку попался; убить хотели Коренева, а Собликова
попала в жертвы случайно; убить хотели самого Соловьева; убивать вообще никого
не хотели, имела место попытка кражи или, на крайний случай, грабежа. И по каждой
из этих версий предстояло собрать и проверить массу сведений.
В первую очередь решили отработать Марину Собликову –
все-таки яркое криминальное прошлое и, похоже, настоящее, а также связи,
завязанные во время отсидки, и, вполне возможно, сложившиеся там же конфликтные
отношения. Миша перелопатил кучу материалов, нашел и опросил великое множество
людей, наметил нескольких потенциальных подозреваемых, которые могли возыметь
нехорошее желание свести счеты с очаровательной воровкой-взломщицей, убил время
на проверку их алиби. На это ушло около десяти дней, а результата не дало.
Правда, версия Собликовой была самой трудоемкой, проверка Коренева и Соловьева
представлялась намного более легкой работой.
Так оно и оказалось. Еще неделя ушла на прорисовку образов
Андрея Коренева и Владимира Соловьева. И опять ничего. Ни явных врагов, ни
криминальных связей, ни долгов, ни тяжелых конфликтов. Версия же случайно
забредшего в дом грабителя представлялась весьма вероятной, но абсолютно
неперспективной с точки зрения возможности раскрытия. Оружие, из которого были
застрелены Андрей и Марина, числилось за Министерством обороны и было утрачено
в ходе боевых действий в Чечне. Понятно, что оно было кем-то найдено, вовлечено
в незаконный оборот и продано неизвестно когда, неизвестно кем и неизвестно
кому. Тупик.
– Может быть, все-таки это «Шерхан» решил разделаться с
Соловьевым? – предположил Доценко.
– Например, зачем? – удивилась Настя. – Я не
вижу причин.
– Они боялись, что Соловьев найдет документ,
предприняли ряд попыток его изъять, а когда не сумели, то сочли, что проще
убить переводчика.
– Цель со средствами как-то не соотносится, – с
сомнением покачала она головой. – Повод уж больно слабенький. И потом, вы
обратили внимание, как усиленно руководитель «Шерхана» Кирилл Есипов
выгораживал Соловьева, уверял, что тот не мог убить помощника и любовницу из
ревности. Он панически боялся, что у Соловьева будут неприятности. Издательство
им очень дорожит. Очень. Настолько, что это уже делается просто подозрительным.
Кроме того, вы сами, Мишенька, только что сказали мне, что с точки зрения
налогов у «Шерхана» все в ажуре. Конечно, им не хотелось бы, чтобы выплыла эта
бумажка. Судя по всему, это единственное реальное, хотя и косвенное,
доказательство того, что они гонят контрафактные тиражи, не выплачивая за них
налогов и не платя гонорара переводчику. Безусловно, это повод для скандала. Но
не для убийства же. И последнее: я готова согласиться с тем, что это была
попытка убить Соловьева, если вы мне доходчиво объясните, почему она по времени
совпала с работой Собликовой по поиску документа. Шерхановцы должны были знать,
что Марина еще ищет его. Зачем же они посылают убийцу в эту же ночь? Тем более
что убийца скрылся, так и не выполнив своей задачи, Соловьева он не убил, хотя
имел для этого все возможности. Глупость ведь несусветная.
– Глупость, – согласился Доценко. – Но все
равно у нас выбора нет. Если это был случайный грабитель, мы его никогда не
найдем, нечего и время тратить. Остается только искать вокруг издательства.
Если уж там мы ничего не найдем, тогда придется признать, что мы проиграли.
– Ладно, – вздохнула Настя. – Пойдем с двух
сторон. Вы ищете вокруг издательства, а я попробую еще раз взяться за
Соловьева. Все равно нам нужна «Мечта», уж слишком тесно она связана с делом Черкасова.
* * *
Ночью пошел сильный дождь, и после изнурительной жары можно
было наконец вздохнуть свободно. От шума дождя Настя проснулась и неожиданно
для себя обнаружила, что улыбается. Ночной дождь всегда приводил ее в состояние
тихого умиротворения и покоя. Такое чувство она испытывала, только общаясь с
женой брата Дашей, которую Алексей называл ходячим транквилизатором.
Она лежала, вытянувшись под одеялом и открыв глаза, и
слушала шум дождя. Откуда-то из глубин памяти выплыли строки:
