Он замолчал и отвернулся, глядя в окно. Настя терпеливо
выдерживала паузу, мужественно борясь с желанием закурить. Наконец Соловьев
снова заговорил:
– Я их ненавижу. Они не зря боялись, что я найду эту
проклятую бумажку. Я не намерен спускать им это с рук.
– И для этого ты начал меня разыскивать?
– Я хотел тебя видеть. Я скучал по тебе.
Настя встала с уютного мягкого диванчика и с удовольствием
потянулась.
– Не лукавь, Соловьев. Поехали на кухню, я сварю себе
кофе, и поговорим о твоих издателях. Гнев твой праведный, спору нет, и ты
имеешь полное право начать разбираться с «Шерханом». Только не надо петь мне
песни о твоей глубокой и непреходящей любви ко мне. Я все равно тебе не верю.
– Почему?
В голосе его Настя услышала настоящую, неподдельную тоску.
Ей стало неловко. В самом деле, почему она так поступает с ним? Почему убедила
себя в том, что он не может ее любить? Только потому, что когда-то он не
ответил на ее чувство? Нет, скорее тут другое. Одинокий больной человек готов любить
кого угодно, кто вносит хоть какое-то тепло в его тоскливое одиночество.
– Не будем об этом, ладно? – мягко сказала
она. – Поехали.
Соловьев развернул кресло и направился из кабинета в
гостиную.
* * *
Найти оборванную подвеску от галстучной булавки – дело
непростое, если не знаешь точно, где ее искать. Коротков и Селуянов внимательно
прочитали все документы, связанные с обнаружением трупов восьмерых юношей
семитской внешности, и ни одного упоминания о нахождении рядом с трупом
маленькой позолоченной подковки с обрывком цепочки не нашли.
– Выходит, или подковку просмотрели, или ее оттуда
кто-то унес, – уныло констатировал Николай. – Наищемся мы ее до
чувства полного удовлетворения.
– Это точно, – вздохнул Коротков. – Но искать
все равно надо. Так что поехали. Начнем с трупов, которые были обнаружены не
работниками милиции.
Таких было пять из восьми. Сыщики решили в первую очередь
отработать те случаи, когда трупы были найдены детьми, подростками или
молодежью. Одним словом, теми, кто вполне мог, не впадая в истерику при виде
мертвого тела, проявить любопытство, найти подковку и положить себе в карман.
Пять случаев, исходя из этого рассуждения, сократились до трех. Уже легче.
Но легче только относительно. Ибо подковка, найденная
ребенком или подростком, вряд ли задержится надолго у одного хозяина. Она
станет предметом обмена или вовсе будет потеряна. Зная, каким перипетиям порой
подвергаются предметы, проходящие через детские руки, сыщики перевели дух,
съели по паре шашлыков и взялись за работу.
Первый случай обнаружения детьми трупа имел место на берегу
Москвы-реки. Имена, фамилии и адреса двух друзей-шестиклассников, наткнувшихся
на страшную находку, были в материалах дела. Однако родители обоих мальчиков в
один голос стали возражать против беседы оперативников с их сыновьями. Дети и
без того, как утверждали взрослые, пережили стресс, и нет никакой необходимости
травмировать их еще раз.
– Тогда попробуем обойтись без детей, – покладисто
согласился Селуянов. – Скажите, пожалуйста, не видели ли вы у своего сына
маленькой позолоченной подковки?
– Что вы! – испугалась мать одного из мальчиков,
Гены Федотова. – Мой сын не вор. Как вы смеете задавать такие вопросы!
– Разве я сказал, что он ее украл? – невинно
удивился Николай. – Я только спросил, не видели ли вы у него подковку.
– Нет, – категорически отрезала женщина.
Разговаривать с ней было трудно, мать мальчика, видимо,
имела сильное предубеждение против милиции и ее сотрудников и готова была
костьми лечь, но не допустить, чтобы ее нежного мальчугана пытали злые грубые
милиционеры. Ничего не добившись, Коротков и Селуянов побрели в направлении
школы, где учились Гена Федотов и Вова Молянов.
– Обожаю таких мамаш, – проворчал Юра
Коротков. – Для них все, что делают их детки, достойно по меньшей мере
Государственной премии. Сынок не может быть плохим по определению. Он будет
приносить каждый день полный чемодан дорогих вещей, а маменька сама, без
посторонней помощи придумает объяснение, откуда все это берется. Он будет
ходить, накачавшись наркотиками, а она будет квохтать над ним, потому что
мальчик переутомился в институте, вон бледненький какой и глазки нездоровые. А
когда он в конце концов совершит ради денег зверское убийство, потому что не
сможет справиться с абстиненцией, а купить наркотики не на что, такая мамочка
будет долго удивляться, рвать на себе волосы и кричать, что этого не может
быть, что ее мальчик лучше всех на свете и вообще ничто никогда не предвещало.
– Ну, разбрюзжался, – миролюбиво откликнулся
Селуянов. – Нормальная мамаша, оберегает маленького сына от травмирующего
разговора о трупе, а ты уже такие выводы делаешь. Максималист ты, Юрок.
– О! Чувствуется благотворное влияние леди
Валентины! – засмеялся Коротков, дружески обнимая Николая за плечи. –
Ты стал всех любить и всем прощать. Когда свадьба?
– Не надейся выпить на халяву. Мы никуда не спешим.
– А что ж так? Вы оба люди свободные, чего тянуть.
– Быстрый ты больно. Мы знакомы-то всего два месяца с
небольшим. Вон Аська – яркий пример, с пятнадцати лет с Чистяковым любовь
крутила, а поженились только год назад. Зато как удачно. Обзавидуешься, на них
глядя.
– Ты на них не равняйся, – вздохнул
Коротков. – Аська – она совсем особенная. У нее все не как у людей. А ты,
Коляныч, должен брать пример с меня. И не забывать, что с молодой женщиной,
которая никогда не была замужем, нельзя слишком долго жить «просто так», это
плохо влияет на ее психику и на характер ваших отношений.
Селуянов ничего не ответил, только хмыкнул неопределенно.
Они медленно шли по улице к типовому зданию средней школы. До конца уроков
оставалось около пятнадцати минут, спешить было некуда.
– Слушай, почему ж так работать не хочется, не
знаешь? – задал философский вопрос Николай. – Прямо сил никаких нет.
Кажется, сел бы сейчас на скамейку, закрыл глаза и уснул недели на две. Устал
я, что ли? Так вроде рано еще.
– Устал, конечно, – согласился Юра. – Ты что,
думаешь, нам с тобой только к пенсионному возрасту уставать положено? Я сам
иногда еле ноги таскаю. Спим мало, едим кое-как, и все на нервах. Тут кто
угодно устанет. Удивляться надо, что мы с тобой вообще еще шевелимся после
полутора десятков лет такой изумительной жизни.
– Но Аська же не устает, – упрямо возразил
Селуянов. – Тоже спит мало, тоже перекусывает на ходу и нервничает не
меньше нашего, а ничто ее не берет. Пашет и пашет как заведенная. Почему так?
– Ну вот ты опять, – с досадой махнул рукой
Коротков. – Я же сказал тебе: ты с Аськой не равняйся. Она другая. Она
принципиально другая, понимаешь? Для нее нет ничего интереснее и важнее работы,
она ею живет и дышит, она работой вся насквозь пропитана. Аська устанет
работать только тогда, когда устанет жить. Я не хочу нас с тобой обидеть, мы
тоже свою работу любим, но у нас в голове кроме нее варится еще масса других
вещей. Вот ты, к примеру, раз в месяц стараешься урвать денек и слетать в
Воронеж, с детьми повидаться. У меня тоже семейных проблем выше крыши. И потом,
у тебя Валентина, у меня Люся, а Ася на эти глупости не отвлекается и душевные
силы на романы не тратит. Я уж не говорю о том, что она моложе нас с тобой.
