– Глупости! – возразил он. – Настя могла вполне обойтись без тебя. Я даже входную дверь всегда держал открытой из-за своей болезни. Ведь ты же вошла в открытую дверь?
– Как ты не понимаешь, она не могла оказаться одновременно в двух-трех местах! Я была только на подхвате. Настя давно следила за тобой и прекрасно знала, что вечером ты отправляешься в клуб «Большие надежды». Но, уходя, ты все-таки запираешь дверь. Я должна была под любым предлогом остаться в доме, чтобы открыть ей. Предлог был безумный: у меня нет одежды! Мне предстояло провести в твоем доме всего полдня, до вечера. А там уж не моя забота. Ты бы в любом случае умер ночью или утром. Короче, в тот самый час, когда бы тебе заблагорассудилось вернуться из клуба. Настя бы не промазала. Но она не пришла.
Она позвонила, а женщину я придумала, чтобы тебя попугать! У нее был очень усталый голос.
«Наш план меняется, – сообщила она. – Демшин перед смертью обо всем подробно рассказал. Шаталин застрелил Люду. Серафимыч рвет и мечет, жаждет крови! Я не могу ему отказать, но в таком состоянии он может сам оказаться жертвой. Он уже наломал сегодня Дров, пришиб милиционера! Так что продержись еще сутки, а завтра я отправлю к тебе Серафимыча».
Под утро ты уже приехал с охраной, и вообще все полетело к черту!
Момент был упущен навсегда.
– Ты сбежала, чтобы предупредить их об охране? Так ведь могла позвонить.
– Я подумала, что после принятых тобой мер безопасности телефон может прослушиваться.
– Тоже правильно, – согласился он, припомнив подарок мэра.
– Я пыталась их убедить, что покушение на тебя теперь равносильно самоубийству. Настю я убедила, тем более она сама побывала в этот вечер в клубе «Большие надежды» и следила за тобой. Серафимыч ничего не желал слышать. Он готов был к роли камикадзе.
Именно в тот момент я окончательно поняла, что влюбилась. Как это объяснить? Как объяснить, что во время путча я была на стороне защитников Белого дома и тем самым вынесла смертный приговор моему отцу? Настя тоже что-то заподозрила. Мы поругались, кажется, в первый раз. Я хлопнула дверью. Вышла из игры. Предала. Игра теперь пошла в другие ворота.
Девушка замолчала. На ее скуластом бледном лице выступил нервный румянец. Опухоль вокруг подбитого глаза рассосалась, и пятно приобрело желто-фиолетовую окраску. А губы вдруг растянулись в подобие улыбки и мелко задрожали.
– Я стала твоей собакой, готовой разорвать любого, кто к тебе приблизится! Это тупик…
Шаталин завел мотор. Прохлаждаться времени нет! Они все думают, что устраивают ему Голгофу! Посмотри, Саня, в каком ты дерьме, улюлюкают и гогочут.
Беззащитная девочка принесла ему кассету, чтобы он посмотрел на себя, на дикого вепря, со стороны! Светлоликий мэр оставил для него записку с издевательской информацией, будто он не знает, как кратчайшим путем добраться до его виллы, до бывшего загородного дома Овчинникова, до Голгофы!..
Вот и проклятый поворот к номенклатурным дачам! А чуть дальше – поворот в другую сторону, к разрушенному монастырю.
Не повернул. Поехал дальше. «Имею я право взглянуть на дело рук своих?»
Уже глядя издали, можно было ахнуть. Будто сказочная крепость в окружении дремучих лесов. Крепостные ворота с башнями, словно игрушечные. Стены белые, маковки голубые, кресты золотые – душа радуется!
Придорожный щит на подъезде к монастырю резанул его, будто лезвием:
"Восстановительные работы ведутся на денежные средства фирмы «Экстра ЕАК».
– Какой мудак это повесил? – крикнул он в сердцах.
Ну, конечно, Миша, козел бородатый! Все смотрите! Все завидуйте! И ты.
Боженька, полюбуйся! Какие мы благонравные! Какие мы праведники! Ух, приеду, начищу рыло!
Поставил машину возле игрушечных ворот. Все уже почти готово для приема братьев. Так по крайней мере ему докладывал заместитель. Ведутся отделочные работы в главном храме и часовне, да это пустяки. Через неделю-другую можно звать архиепископа на освящение Божьей обители.
В воротах его встретил хромой старик сторож и сразу начал высказывать претензии:
– Что ж вы, господин хороший, бросили старика на произвол судьбы! Даже ружьишка завалящего не выдали!
– Не полагается здесь ружьями клацать, дедуля, грех!
– Что ж мне теперь, челюстью вставной клацать? Чем воров-то отпугивать?
– Каких воров?
– Растаких воров! Забрались сегодня ночью три ухаря в главный храм, и ничем ты их оттуда не выкуришь – не выходют! Какой-то вонючей гадостью там надымили. «Мы, – говорят, – заместо епископа храм освящаем!» Ну, что я с ними поделаю? – чуть не плакал старик. – Они – молодые, лбы здоровенные, а у меня даже завалящего ружьишка нет!
– А рабочих почему до сих пор нет?
– Они теперь поздно стали приезжать. Работы, как говорится, кот наплакал! Вот и подхалтуривают в других местах.
– Ладно, ты не хнычь, дедуля. Сейчас разберемся, – пообещал Саня. – Красть там пока нечего.
Он быстрым шагом направился к храму, а хромой едва поспевал за ним.
Железные двери отворились с лязгом, эхом пронзившим все здание. В нос ударил запах анаши. Его Шаталин ни с чем не мог перепутать. Еще в Афганистане он баловался этой травкой. Кровь прилила к вискам.
В церкви никого не было, кроме незаконченных архангелов: одному недорисовали руку, другому – глаз, третий стоял без головы.
– Где они? – прошептал Саня.
– Наверно, в алтаре попрятались, – предположил подоспевший сторож.
В иконостасе, как и положено, имелось три двери. Старик молча ткнул пальцем в центральные, двустворчатые – Царские врата, куда миряне не допускались.
В небольшой комнате стояло три лавки. На них и расположились непрошеные гости. Они так крепко спали, что никто не отреагировал на резкий рывок двери. Первый лежал на животе, поставив грязные башмаки под лавку и демонстрируя вошедшим драные носки. Другой, в белой ветровке, никогда не знавшей стирального порошка, подложил под голову руку и натянул капюшон на самые глаза. Третий, в джинсах и серой фуфайке, спал на боку, отвернувшись к стене. Вся троица явно была в наркотическом угаре, потому что запах анаши здесь стоял очень сильный.
– На выход! – проревел Шаталин.
– Ой, как страшно! – издевательски взвыл Капюшон. – Эй, шнурки! – обратился он к своим приятелям. – К нам вертухай пожаловал!
– Ну-ка, быстро все встали! – скомандовал Саня. Никто не пошевелился.
– У меня матка опустилась, начальник! – порванными голосовыми связками прохрипел Капюшон и визгливо хихикнул.
Друзья поддержали его нестройным, но задиристым смехом.
