— Кстати, я не проверил почту, — спохватился Державин.
Он вышел за калитку, оставив Ларису в комнате. Предоставленная себе, она начала осматривать дом.
С потолка свисала большая люстра из цветного стекла с вентилятором. На огромном телевизоре «Самсунг» стояла бронзовая статуя какого-то японского божества. На стене над телевизором в дорогой раме висела репродукция Сикстинской мадонны. На противоположной стене висел плакат с изображением Киркорова и Пугачевой.
В вазочках стояли букеты искусственных цветов. Если бы этих веников было поменьше, это, возможно, как-то еще смотрелось, но у Ларисы сложилось впечатление, что хозяйка дома при всей своей деловитости не знала чувства меры и не имела способности к оформлению собственного жилья.
Лариса стояла в центре комнаты, когда появился Василий. Его вид показался ей несколько озабоченным. В руках он нес какие-то бумаги.
— Простите, я сейчас, одну минуту, — быстро сказал он, проходя в соседнюю комнату.
Через пару минут он вернулся и еще раз извинился перед Ларисой.
— У вас какие-то неприятности? — тихо спросила она.
— С чего вы взяли? — вопросом на вопрос ответил он и как-то деланно засмеялся. — Да нет, все нормально. Все просто замечательно. Давайте лучше выпьем, Лариса.
При этой фразе она сразу же вспомнила Евгения. Но у Василия это предложение прозвучало совсем по-другому.
Они сидели за круглым столом, накрытым белоснежной скатертью, и разговаривали вот уже с час, обо всем сразу и как бы ни о чем. Лариса отметила, что Василий приятный собеседник, хорошо ориентирующийся во многих вопросах.
— А что это за статуэтка? — повернулась она к телевизору.
— Это Бодхисатва, — ответил Василий. — Его культ распространился в Тибете и Монголии. Особо продвинутые мастера буддизма, почти святые, из великого сострадания к окружающим отказывались от нирваны, от ни с чем не сравнимого блаженства. Для того, чтобы другим, близким и дальним своим, погрязшим в грехе и несчастьях, помочь достичь просветления…
— И что же, глядя на эту статую, вы хотите достичь просветления?
— Отнюдь нет, — покачав головой, сказал Державин. — Занимаясь медитацией, ты можешь использовать эту статую как магистральную дорогу к светлым мирам. А медитация — вещь очень тонкая, нужно очистить свой ум и сердце. Только тогда Бодхисатва будет проводником в иные, более светлые миры… Ты хочешь слишком простого пути.
— А мы что, уже перешли на ты? — удивилась Лариса.
— Когда мы находимся рядом с таким величием Востока, на вы можно называть только Бодхисатву, — объяснил молодой человек. — А меня ты можешь спокойно называть на ты.
Василий включил светильник, который наполнил комнату приглушенным, мягким светом, создав атмосферу интима и легкой таинственности. Налив в бокалы шампанское, Василий предложил тост за Ларису.
Она потягивала вино, откинувшись на спинку кресла, и ловила себя на мысли, что эта обстановка ее расслабляет и чувствует она себя удивительно легко и непринужденно.
— Надо же, мне так легко с тобой, словно мы знакомы много лет, — эта фраза Василия прозвучала в унисон Ларисиным мыслям и вывела ее из состояния какой-то неги.
Он внезапно встал, держа в руках бокал, и подошел к ее креслу. Сев на подлокотник, он обнял Ларису за плечи и начал гладить ее шею. Неожиданно для самой себя она почувствовала, что у нее участилось дыхание. Василий, ощутив это, перешел к более решительным действиям. Рука его скользнула ниже.
Однако Лариса мягко, но решительно отстранила его руку. Василий, нисколько не смущаясь, протянул руку к столу, взял оттуда бутылку шампанского и подлил Ларисе в бокал.
— Выпьем за любовь! — с неожиданным пафосом воскликнул он.
— Любовь? Вы думаете, что это возможно после нескольких часов общения? — иронично спросила Лариса.
Василий вздохнул, обошел стол и сел на свое прежнее место. Отхлебнув глоток шампанского, он закурил и сказал:
— Любовь бывает разной. И она отнюдь не такая, какой мы ее порой хотим видеть через призму ханжеской морали. К тому же матушка-природа, увы, не предусмотрела целомудрия. Достаточно знать основы естествознания. Целомудрие противоестественно, это культурный нарост… Другой вопрос, что не надо опускаться до скотства. Для меня, например, чистый секс — это скотство. Нужно любить, и неважно, окажется ли это любовью на один час, на неделю или на всю жизнь! Главное, чтобы была любовь. Пускай самое маленькое, но чувство. Вот мы с тобой видимся второй раз, но я ощущаю флюиды, которые меня неумолимо влекут к тебе…
— Это неудивительно, — усмехнулась Лариса. — К тому же за окном весна — сами понимаете, вы же намекали на естествознание.
Василий в свою очередь тоже ухмыльнулся.
— Понимаешь, культура сделала из самки женщину, а из самца — мужчину, — продолжал вещать он. — А инстинкт размножения люди превратили в удовольствие. Высокие натуры ищут в этом удовольствии любовь, более грубые — простое освобождение от физиологического груза. Но, к сожалению, культура наложила на многих стягивающие обручи ханжества и ненужных условностей… Надеюсь, ты не ханжа?
— Я, конечно, не ханжа, но не с первым же встречным! — ответила с улыбкой Лариса. — К тому же вы все-таки женатый человек!
— Какое это имеет значение, когда речь идет о чувствах? — проникновенно спросил Василий.
— А что, к жене у вас совсем не осталось никаких чувств?
Василий задумался и после некоторой паузы сказал:
— Тут совсем другое дело. Я не могу сказать, что не питаю к ней совсем ничего, но как женщина она мне стала малоинтересна. Ведь каждая женщина — это особый мир, и одна совершенно не похожа на другую.
— А чем занимается ваша жена? — спросила Лариса.
— Моя жена — бизнесмен средней руки, — ответил Василий. — Ездит за рубеж, покупает товары для сбыта на наших рынках. Раньше торговала сама, теперь держит пять точек…
Лариса подняла глаза на Василия и пристально посмотрела на него, пытаясь что-то отыскать в его глазах. Но они были скрыты «хамелеонами».
Тем не менее она заметила на его лице состояние какой-то тревоги. Он вдруг резко залпом выпил шампанское, извинился и вышел на кухню.
«Что за странности с ним происходят?» — подумала Лариса. Может быть, он рассчитывал на то, что она с легкостью отдастся ему, а теперь переживает? Хотя нет… Это выражение тревоги на его лице она заметила уже тогда, когда он вернулся в дом с почтой.
И ее охватило любопытство. Она прошла в соседнюю комнату, которая, по всей видимости, служила Василию рабочим кабинетом. Ее взгляд сразу же упал на бумаги, лежавшие на письменном столе. Именно их и нес в руках Державин.
При других обстоятельствах Лариса бы и не подумала читать чужие бумаги, но поскольку конверт был вскрыт, письмо лежало прямо на столе и текст его бросался в глаза, то она, увидев первые строчки, не могла удержаться…
