— Но, Алексей Аркадьевич, эта девчонка сама… Она наговорила нам столько гадостей, что ее невозможно было оставить! Елизавета Аркадьевна потом целый час с компрессом на голове пролежала, мигрень у нее началась. А эта дрянь…
— Перестаньте. И в следующий раз будьте добры…
— В чем дело, Алеша?
Из глубин огромной квартиры в коридор выплыла Лиза. Вместо утреннего халата на ней уже были строгая блузка и юбка. Неброский, но тщательно наложенный макияж скрыл утренние следы морщин.
— Ты собралась уходить?
— Да, ненадолго. Хочу пройтись по магазинам.
— Я тоже спешу. Ладно. Поговорим вечером. У меня к тебе очень серьезный разговор, Лиза.
Не глядя на нее, он прошел в комнаты.
Женщина еле заметно пожала плечами и надела бежевый плащ, поданный ей домработницей.
— Кажется, мальчик вырос… вырос… — пробормотала она, глядя на себя в зеркало.
* * *
В машине пахло хвоей и еще чем-то таким же вкусным и новогодним. Женька с любопытством огляделась, провела пальцем по полированной пластмассовой панели, легонько постучала ногтем по приборам, перегнулась через спинку, разглядывая брошенный на заднем сиденье полосатый плед… Потом потыкала в кнопки магнитолы — из динамиков полилась ровная, спокойная музыка. Поддавшись ее очарованию, Женька закрыла глаза и погрузилась в мечтания…
— Ты что это тут делаешь, тварь такая?! Воруешь? Машину хочешь угнать? Ну все-таки лопнуло мое терпение! Сейчас позвоню в милицию, пусть они тебя от нормальных людей на год-другой изолируют!
Сначала Женька услышала этот злобный окрик, а затем, в испуге открыв глаза, увидела Лизу, которая вне себя от злости дергала дверцу машины с ее стороны. Дверца поддалась только с пятого или шестого раза.
— Как ты в машину залезла, интересно знать?! Отмычкой ковырялась?!
— Что вы ко мне привязались? — спросила Женька дрожащим от обиды голосом. — Что я вам сделала?
— Зачем ты залезла в машину, дрянь?!
— Мне разрешили! Хозяин разрешил!
— Врешь! Так Алексей и пустил в свою машину такую паршивку, как ты!
Все-таки Лиза оказалась сильной женщиной — ей удалось высадить, нет, выволочь Женьку из «Вольво». Захлопнув дверцу, она обернула к девушке перекошенное яростью лицо:
— Если. Еще. Хоть раз. Я увижу. Тебя. Рядом со своим домом или со своей машиной. Окажешься за решеткой безо всяких разговоров! Упеку надежно и прочно!
— Да пошла ты…!
— Что?!
Женька отбежала от Лизы на расстояние недосягаемости и очень четко повторила что. А потом добавила и еще пару выражений. После этого физиономия мегеры, как называла Женька про себя Лизу, приобрела землистый оттенок, которого не смог скрыть даже нанесенный на него слой тонального крема.
— Ах ты…
Подъездная дверь распахнулась, выпуская Алексея. Сбегая по ступенькам и на ходу укладывая в папку какие-то бумаги, он сначала даже не понял, что происходит. А когда оценил ситуацию, то было уже поздно — в «Вольво» (или стоящую возле него Лизу, которая продолжала держаться за ручку дверцы?) уже летел круглый булыжник, так удачно нащупанный Женькой на мерзлом асфальте.
Женщина взвизгнула и шарахнулась прочь от машины, закрывая голову руками. Камень с размаху поцеловал лобовое стекло автомобиля, быстро покрывая его паутинкой мелких трещинок. Алексей замер. Медленно перевел взгляд с машины на Женьку.
Не дожидаясь мгновения, когда ей придется встретиться с ним глазами, Женька кинулась бежать — куда глаза глядят.
Бежать, куда глаза глядят — в последнее время это стало ее основным маршрутом…
* * *
Одиночество — это не только ощущение. Это способ воспринимать себя.
Но Женька не знала этой простой истины. Ей было всего восемнадцать лет.
Бредя по холодной и бесприютной Москве, утирая слезы сжатым кулаком, она смотрела на прохожих покрасневшими глазами и, хотя каждый из них был настолько близко к ней, что до него можно было дотронуться рукой — все же эти люди были бесконечно далеки. Так далеки, как могут быть только равнодушно настроенные к тебе существа.
И все же потребность находиться среди людей, которые хотя бы дышат ей в спину — и на том спасибо! — была в Женьке настолько сильна, что она нарочно выбирала для своего бесцельного хождения наиболее людные, «толкучие» места. Она не могла объяснить себе, зачем так поступает. Но подсознательно девушка воспринимала себя вписанной в некую систему, главной составляющей которой были все-таки люди. Как и большинство из нас, эта девушка продолжала мыслить себя внутри людской семьи, среди знакомых, пусть даже шапочно знакомых, пусть даже среди «коллег» — продавщиц овощного киоска — или, вот как сейчас, хотя бы среди жителей планеты Земля. Но противоречие состояло в том, что ни одна человеческая группа не хотела включить Женьку в свой круг. И это было ужасно. Это было настоящее Одиночество. Ощущение нехватки чего-то, ощущение разорванной связи и острое желание ощущать эту связь.
Ни один человек из текущей вокруг многоликой толпы не остановился, не взял Женьку за руку, не посмотрел в ее заплаканное лицо. Никто не сказал ей:
— Женя! Жить, наступая на горло собственной песне, из чистого упрямства идя наперекор не только желаниям близких тебе людей, но и своим собственным, глубоко запрятанным желаниям и потребностям, отнюдь не показатель силы характера. Это показатель того, что ты боишься действительно изменить что-то в своей жизни и в самой себе, боишься сделать первый по-настоящему взрослый поступок. А ведь только после таких поступков мы начинаем получать от жизни истинное удовольствие.
Никто не сказал ей:
— Женя! С тех пор, как ты начала причинять боль любящим тебе людям — да, любящим, и ты сама прекрасно это знаешь! — ты стала чувствовать свою невостребованность. А от этого стала вынуждена изо дня в день, из месяца в месяц постоянно заниматься делом, к которому у тебя не лежит душа. Которое ты просто ненавидишь. Большая беда, что за свои восемнадцать лет ты так и не нашла того, что бы смогло увлечь тебя по-настоящему. Может быть, оно и возникало когда-нибудь в твоей жизни, это «настоящее», но ты не разглядела его или решила оставить «на потом». А результатом стало твое ощущение потерянности, неспособности сделать что-нибудь для себя и других.
Но ведь и никто из взрослых, кто был рядом с ней, не сказал:
— Истинная причина твоего конфликта с самой собой, Женя, это то, что в один прекрасный день (это был тот памятный день твоего рождения, когда ты встретила во дворе школьного товарища) ты вдруг осознала в себе сильный недостаток новых эмоций. Тебе захотелось просто оживить свои отношения с окружающими, но, получив такую эмоциональную встряску, ты не смогла вовремя остановиться и причинила сильную боль тем, кто тебя действительно давно и по-настоящему любил.
