— Ну пора бы, пожалуй, и на покой, если хозяева дома не возражают, конечно, — сказал в конце концов папа.
— Да, конечно! Вы же с дороги, — согласился Алексей. И первым поднялся из-за стола.
— Зина уже ушла. Я постелю гостям, Алеша, — сказала Лиза, тоже вставая.
Задвигали стульями и остальные.
— Пойду прогуляю собаку. За всей этой суматохой, хоть и приятной, мы чуть было не позабыли о Ромке, — сказал Алексей, выходя в коридор. Обрадованный спаниель, до сих пор скучавший под столом, затрусил следом. И Женька, едва успев подумать о том, что надо быть посдержаннее, кинулась за ними:
— Я с тобой — можно?
— Женя! Только не исчезни, пожалуйста! — взмолилась мама.
— Не беспокойтесь, Елена Вадимовна. От меня она никуда не денется, — засмеялся Алексей, обнимая Женьку за плечи.
Она накинула мамин плащ, Алексей надел на собаку ошейник. И они шагнули в ночь, увлекаемые повизгивающим от нетерпения Ромкой.
* * *
— Спасибо тебе за все, — сказала Женька, глубоко вдохнув сырой осенний воздух.
— Да не за что, перестань…
Собака, выписывающая возле них нетерпеливые круги, вдруг учуяла в темноте что-то, что ей не понравилось. И заворчала, переступая лапами.
— Ты знаешь, я… Еще бы чуть-чуть, и я бы умерла сегодня. Ты меня просто спас. Ты меня второй раз уже спасаешь.
— Ну еще бы. Я с детства мечтал стать пожарным, чтобы раскатывать на огромной машине и спасать всех напропалую. Ты подвернулась — и тебя спас. Я такой.
Ей не хотелось переходить на шутливый тон. Напротив — хотелось во что бы то ни стало выразить хотя бы миллионную долю переполнявшей ее благодарности. И Женька открыла рот, чтобы попросить его стать серьезнее, как вдруг перед ними возникла какая-то фигура.
— Где ты шляешься до сих пор? Я же сказал: заеду через два часа. Шалава, она и есть шалава. Пошли, — прошипел здоровенный парень, в котором похолодевшая Женька узнала шофера, по совместительству выполнявшего роль охранника и сутенера. Он крепко схватил ее за руку и так резко потянул за собой, что Женька невольно сделала несколько шагов следом.
— В чем дело? — спросил Алексей, выступая вперед.
— Не твое дело.
— А ну-ка, отпусти девочку, парень.
— Что? А ты кто такой?
— Неважно.
— Прохожий? Ну и вали отсюда, пока я тебе рыло не начистил.
— Допустим, не прохожий. Допустим, муж.
— Ха! — осклабился верзила, снова дергая Женьку. — Муж! Кому-нибудь другому это залепи! У шлюх мужей не бывает.
Больше в дискуссии Алексей участия не принимал — коротко размахнувшись, он впечатал кулак прямо в центр отвратительной физиономии. Ответный удар не заставил себя долго ждать. Женька не успела опомниться, как оба противника, сцепившись, покатились по земле. Пес с рычанием наскакивал на клубок тел, но от этого было мало толку.
— Мама! — крикнула Женька. «При чем тут мама?!» — сверкнуло у нее в мозгу в следующую секунду. Она быстро оглянулась: кирпич, туба, сучковатая палка — в этой ситуации подошло бы все, что угодно, но ничего этого под руку просто не попадалось! Проклятые дворники! А ведь еще вчера двор был просто захламлен — ведь она разбила стекло машины Алексея первым попавшимся в руки камнем!
— Шаххх! — так или примерно так вдруг выдохнул враг, отпадая от Алексея. Быстро перекатился на бок, вскочил. И кинулся прочь, сопровождаемый по пятам захлебывающимся от лая спаниелем.
А Алексей остался лежать на земле, схватившись обеими руками за живот и нелепо подогнув ноги. Замерев на месте, Женька смотрела, как сквозь его пальцы, маслянисто поблескивая в свете фонарей, вытекает темная жидкость.
Кровь…
* * *
Час.
Еще час.
Два часа.
Большие часы с маятником отбивают время так равнодушно, так спокойно, как будто ничего не случилось.
Как будто они не знают, что земля ушла из-под ног, и едва обретенное счастье с хрупкой надеждой на любовь разлетелось в осколки, и эти осколки рухнули в черную бездну страшной, страшной, страшной твоей вины.
«Это я во всем виновата… Только я одна, одна я — во всем… Если бы не дернул меня черт пойти туда, в тот дом мамы Вики — ничего бы не случилось… Не случилось бы ничего…»
Вот уже пять часов подряд, не чувствуя затекших рук и ног, Женька сидела в тиши больничного коридора и вслушивалась, все время только вслушивалась, не идут ли к ней врач или хотя бы медсестра. Но белый чистый коридор был пуст и бездушен. И только большие часы с маятником отбивали время так равнодушно, так спокойно, как будто ничего не случилось.
«Это я во всем виновата… Только я одна — во всем…»
— Это я одна виновата, — вдруг сказала Лиза. Она сидела рядом. За пять часов ожидания женщины не проронили друг другу ни слова.
— Что вы сказали?
— Это я во всем виновата. Если бы я не позвонила этому человеку, Богдану Чобле, ничего бы не случилось. Моя, моя, только моя вина…
Женька хотела возразить: «Неправда, всему виной моя дурная голова», — но спохватилась. Так некстати сейчас затевать какой бы то ни было спор.
В полном молчании прошло еще полтора часа.
Лиза снова заговорила первой:
— Если он выживет, я приму это как знамение. Я навсегда уйду из его жизни. Бог мой, какое горе, какое горе должно было прийти в наш дом, чтобы я поняла, как несправедливо жестоко я обходилась со своим мальчиком… Я душила его своей любовью, я мешала ему жить, и он взбунтовался, требуя себе хотя бы малую толику самостоятельности. Да, это был бунт, теперь я это понимаю. Это был бунт, и вот к чему он привел…
— Лиза, это неправда, — начала Женька, движимая состраданием. Но осеклась: стены коридора ожили чьими-то шагами.
Устало вытирая пот врачебной шапочкой, он приближался к ним — царь и бог, самый главный человек на Земле, не ведавший о той великой роли, которую отвели ему две несчастные женщины, пока он оперировал их брата и любимого. И сейчас, пока он шел по коридору, они взирали на него, как на Мессию.
— Что? — хрипло спросила Лиза.
— Удовлетворительно, — коротко ответил он.
— Что это значит?
— Это значит, что операция прошла удовлетворительно. Большего я не могу сказать, извините. Врачебное суеверие.
— Но ему лучше?
— Больной сейчас спит, и на вопросы о самочувствии отвечать не в состоянии. Могу сказать вам пока одно: ему, по крайней мере, не хуже. Рана очень серьезная — ножевое ранение в брюшную полость, проникновение с повреждением желудка, тонкой и толстой кишки. Это злодейство какое-то. Жалко парня. Но! Будем надеяться на лучшее.
