Было бы интересно посмотреть, что там у них происходит, но я в отличие от Белкиной не теряла головы. Я стояла за дверью и слушала: скрипнул диван, потом на стол упал, со звоном разбиваясь, фужер, покатилась по столу бутылка, раздался истошный вопль Марусева:
— Ай-яй-яй, глаза, сволочь!
Шум борьбы, прерываемый визгами Белкиной и сопением Александра. Затем писк и вопли Людмилы Николаевны постепенно стихли, и раздавалось только тяжелое дыхание Марусева. Я не выдержала и осторожно заглянула в комнату.
Марусев свалил Белкину на диван и сжимал ей руками горло — вот почему она не могла кричать. Еще несколько секунд, и все будет кончено, я не сомневалась, что он задушит ее. Этого я допустить не могла. Надо было что-то делать, и делать как можно быстрее.
Я уже не пряталась, но меня все равно никто не видел, разве что Людмила Николаевна, вытаращенные глаза которой метались в глазницах, как птицы в клетке, и молили о помощи. Она ухватила руками запястья Марусева и силилась оторвать их от своего горла. У нее ничего не получалось. Белкина извивалась как змея, пытаясь вырваться из смертельных объятий, но Марусев сидел на ней верхом, обхватив ее своими коленями, и не давал вырваться. Передо мной была его голова с растрепанными волосами. Он смотрел в лицо своей жертве и сжимал, сжимал руки на ее шее.
Я с ним не справлюсь, даже если сумею оттащить его от Людмилы Николаевны, после этого он прикончит нас обеих. Тогда вместо одного трупа в доме Белкиных по весне обнаружат два.
Я представила себе заголовки в газетах: «Двойное убийство» и подзаголовок: «В загородном доме предпринимателя, убитого неизвестными несколько месяцев назад, найден труп его пропавшей жены и главного редактора еженедельника «Свидетель».
Это долго писать и читать, а с момента, как я шагнула в комнату, до того, когда увидела на ковре скатившуюся со стола бутылку, прошло не больше секунды. Уже в следующий миг бутылка была у меня в руке, а еще через секунду она обрушилась на голову Марусева.
В этот удар я вложила все свои силы. Посыпались осколки, брызнули остатки вина, голова Марусева поникла, хватка ослабла, и он медленно повалился сначала на Белкину, а потом сполз на мягкий ковер. По комнате распространился тонкий винный аромат.
Не знаю, то ли Белкина оказалась довольно крепкой гражданкой, то ли Марусев не успел ее как следует придушить, но, к моему счастью, она тут же вскочила с дивана и ошарашенно уставилась сначала на меня, потом на Марусева, лежащего у нее под ногами.
— Как вы себя чувствуете, Людмила Николаевна? — толком не отдышавшись, спросила я.
— Такое ощущение, что мне не хватает воздуха, — потрогала она себя за шею.
— Он вас чуть не задушил, — стрельнула я глазами в лежащего Александра и добавила, чтобы как-то объяснить свое присутствие: — Я здесь мимо проезжала… Пойдемте скорее, у меня там машина стоит.
— Да, да, Ольга Юрьевна, вы правы, — к моему удивлению, назвала меня по имени-отчеству Белкина, видно, под влиянием пережитого потрясения.
Я взяла ее под руку, помогла одеться, и мы вышли на морозный воздух. Я взмокла под шубой, как в бане, и теперь с удовольствием вдыхала свежий вечерний воздух.
Глава 8
— Нет! — спохватилась я.
Вот именно, спохватилась, потому что была как в дурмане. Упоение победой, что спасла Белкину от верной гибели, тем, что вообще с честью вышла из не просто щекотливой, а смертельно опасной ситуации, вознесло меня на вершину экзальтации. Сознание того, что мы спасены, целы и невредимы, вытеснило мысль о возможности что-то предпринять в отношении пристукнутого Марусева.
Услышав мое восклицание, Белкина остановилась и внимательно посмотрела на меня красивыми темными глазами. Внезапно разорвав покров серых облаков, на небо вышла оранжево-медная луна, окутанная кроваво-красной пеленой, глаза Людмилы Николаевны, в которые заглянуло таинственное небесное светило, странно заблестели. Мне стало не по себе. Такое мучительное тревожное чувство, отдающееся коликами в животе и оглушительной пульсацией крови в висках, я обычно испытывала, когда в очередной раз смотрела по ТВ «Собаку Баскервиллей».
Белкина, не понимая причины моего мгновенного испуга и остолбенения, — натура-то я тонкая, впечатлительная, — с недоумением смотрела на меня. Она уже не выглядела испуганной и подавленной. Видно, Белкина была под впечатлением энергии той священной минуты, когда почувствовала, как слабеют руки Марусева на ее горле, и поняла, что спасена и будет жить.
— Надо что-то предпринять… — Я кивнула на дом, верхний этаж и крыша которого проступали в серой поволоке сумерек громадной черной трапецией.
— Что? — понизив голос, словно мы укокошили человека и теперь обсуждаем, что делать с трупом, спросила Белкина.
— Пойдемте в дом, — приняла я волевое решение, — взглянем, что с ним.
Пока Белкина въезжала в суть предложенного, я подбежала к машине, достала из сумки сотовый и набрала «02». Диспетчеру я, запинаясь от волнения, сообщила о происшествии и назвала адрес. Мне обещали прибыть незамедлительно. В бардачке я нашарила свой газовый пистолет — так, на всякий случай.
Когда я вернулась к Белкиной, стоящей на том же самом месте, она выглядела не то подавленной значимостью произошедшего, не то зачарованной тем, что принимает непосредственное участие в сумасшедшей авантюре и осмелилась под угрозой смерти проявить героическую несговорчивость.
— Я вызвала милицию, — почему-то шепотом сказала я, — пойдемте.
— А вдруг он… — очнулась она наконец, — набросится на нас?
— Резонное замечание, — улыбнулась я похолодевшими губами, — но мне кажется, что он еще не скоро сможет вновь потренировать свои мускулы на какой-нибудь бедной вдове, — иронично добавила я, довольно бесцеремонно поводив пистолетом перед носом у Белкиной.
— О-о! — уважительно и восхищенно протянула она, — тогда вперед.
Казалось, последняя преграда на пути нашего возвращения в дом рухнула, придавив руинами нерешительность Белкиной. Наличие пистолета подействовало на Людмилу Николаевну ободряюще.
Мы проделали обратный путь в сосредоточенном молчании, предельно внимательные и готовые к возможному со стороны пришедшего в сознание Марусева нападению. Войдя в холл, мы оценили всю меру нашего потрясения — электричество потушено не было. Окна отсека, где недавно еще разговаривали Марусев и Белкина, выходили на другую от дороги сторону, так что, стоя внизу мы не увидели горевшего в них света. Хотя по скупым отблескам, тусклой желтой пылью оседавшим на темном фоне забора и едва различимым с внешней стороны, пытливый взгляд мог обнаружить, что свет в холле не выключен.
Но то ли я приписала эти световые курьезы осторожно выглядывающей из-за туч зловещей луне, то ли мне вообще было наплевать на это, только я не захотела пошевелить ни одной извилиной, чтобы засомневаться в том, все ли я сделала правильно.
