– Еще нет… Неожиданно возникла серьезная проблема с одним знакомым дьяконом, и ему пришлось спешно вылететь в командировку… Кстати, вчера в Одинцове сгорел его дом.
– Чей?.. Дьякона?..
– Нет, Кострова. А у дьякона вчера умер подьячий…
– Понятно… Что предпринимает бывший зять?
– Пьет с уголовниками. В Цюрих вылететь не может, потому.., потому что допился до того, что не помнит своей настоящей фамилии. И дьякон проклятый не дает мне фамилию ему напомнить. Похититель ждать не хочет, требует, чтобы вы перевели на его имя сорок миллионов долларов…
– Малый не промах! – выдохнул ошарашенный Коробов.
– Какие будут указания, Виктор Иванович?
– Срочно определить логово похитителей. Срочно!..
– Я понял. Сделаю все возможное.
Происшедшее не укладывалось в голове Коробова: сын Кострова, этот наркоман-дебил, встал на пути у него, Хозяина Империи?.. Бред!.. Неужто его папаша Фармазон придумал многоходовую операцию по ограблению своего лучшего друга Коробова: сначала дочь ухайдакать, а потом и киднеппинг организовать?
Но что-то тут не так…
"А если так, неплохо придумал, Фармазон! – мелькнуло у него. – Скиф, спасая дочь, прилетает в Цюрих и переписывает на его недоумка завещание Ольги. Потом Костров сдает Скифа Интерполу. Тот парится в голландской тюрьме, а плешивый с сыночком благоденствуют на Багамах или Гавайях… Беспроигрышный вариант! Сорвалось со Скифом, выкуп можно содрать с деда девочки, под угрозой разоблачения бывшего капээсэсовского функционера. Ну, Фармазон, если все обстоит так – будет тебе "многоходовая комбинация" с путевкой в ад!" – скрипнул фарфоровыми зубами Коробов.
В машине по дороге в Цюрих он, несмотря на резкую головную боль, пытался анализировать разговор с кремлевским экс-фаворитом.
"Может, зря я его по кочкам? – с несвойственным ему сомнением подумал Коробов. – Хлюст, конечно, но, зная ситуацию в России изнутри, говорит дельное… Власть, мол, сама упадет в руки… В семнадцатом году большевики, скупив все продовольствие в Питере, вызвали голодные бунты, и власть действительно грушей перезрелой упала им в руки. Вот только как сорвать эти переговоры по траншу? В МВФ не сунешься – там в первую очередь заинтересованы в их успехе. Еще бы: вяжи Россию долгами по рукам и ногам и, помимо дивидендов финансовых, диктуй ей свою волю, грабь ее недра… Правильно, правильно хлюст мыслит: расплачиваться придется за все не им, нынешним "наперсточникам"… Как их с иглы ссадить, вот вопрос… Хм.., хмм… Дело стоящее. Надо подумать, подумать… Хорошо бы их шатию-братию обвинить в нарушении прав человека или какого-нибудь там международного эмбарго, да так, чтобы скандал громыхнул на весь мир… Надо подумать…"
Глава 31
Засечный гнал "Мерседес" так, что они домчались до Калуги всего за полтора часа. А Скиф как заснул перед Наро-Фоминском, так и не проснулся даже на въезде в Калугу. Во сне страшно вращал глазными яблоками. Снова прежний сон. Снова горы, подземный храм. И снова грубая скульптура из обожженной глины обретает очертания сияющей богини.
И снова музыка, в которой не различить партий отдельных инструментов, и.., эта ужасная сонливость прямо во сне. Знаешь, что спишь, а спать все равно смертельно хочется.
– Не спи, – говорит ему пылающая женщина. – Ты пришел ко мне с вопросом, а у меня есть на него ответ.
– Мне ничего от тебя не нужно. Я не хотел к тебе, меня привели темные силы, которые дремали внутри меня. Все вопросы реальной жизни я привык решать сам.
– Не лукавь. Твое сознание спит. Испытания, отведенные тебе, кончились. Ты не выдержал ни одного. Ты не станешь хранителем последней маманды.
У тебя в душе все дремлет Вера, которая не нужна бессмертному демону. Это наша последняя встреча, и ты навсегда обо мне забудешь. Ты все-таки хочешь что-то спросить? Спроси, но тебе уже все равно не стать бессмертным демоном.
– Где моя дочь?
Ана Кали сняла с сияющей пирамидки хрустальный шар и подала его Скифу. Скиф поднес его к глазам.
Там подрагивала крохотная картинка – куколка лежит в полутемном подземелье на темной соломе.
Бетонные плиты, стальные двери со штурвалами.
Вдоль стен связки толстых кабелей, аппаратные пульты со слепыми экранами. Заброшенные бараки, колючая проволока на поверхности и сторожевые вышки..
Труп женщины, распятой на козлах для пилки дров…
Все в полутьме.., и вот из сумерек выныривает белое пятно и раздается отдаленный звон.
Звон ближе, белесые тени обретают очертания – по лугу, покрытому низким туманом, бредет стадо коров белых-белых, без единого пятнышка.
– Ты получил ответ. "Только бессмертие дарует память, а смертным помнить не дано…"
Огонь, пылающий вокруг демоницы, вдруг хлынул на Скифа угарной волной, от жары ресницы начали скручиваться, как осенняя пожухлая трава под лесным пожаром.
* * *
– Чего орешь, чего дергаешься, командир? – потряс его за плечо Засечный.
Скиф открыл глаза и удивленно осмотрелся.
Машина стояла на парковке посреди лужи, которая набежала от талого снега. Новая банда мойщиков с тряпками орудовала вокруг.
– Запомни сон, – сказал Скиф, – а то в голове туман находит… Шахта какая-то и белые коровы рядом пасутся.
– Ты уже с этими снами свихнешься скоро.
– Я это и сам чувствую.
– Значит, ты ,не совсем еще того, если себя контролируешь…
Засечный отвернулся и глянул на панораму города.
С десяток церковных куполов золотились над деревянными домишками.
За мостом через Оку они свернули на кривую улочку и пошли лавировать на "Мерседесе" между вкривь и вкось теснящихся избенок, загоняя пешеходов в глубокие лужи.
* * *
Изба отца Мирослава понуро стояла посреди огромной лужи. На веревках плескалось по ветру влажное белье. Весь мусор, что прежде был укрыт снегом, выплыл наружу.
– Аль не признаете, Марья Тимофеевна?
Хозяйка с тазом, полным белья, подслеповато прищурилась.
– Василий Петрович?
– Он самый, – улыбнулся Скиф.
– Принимайте гостей, – сказал Засечный.
Он повсюду был как дома.
– А батюшка наш на службе в церкви.
– Надолго? – спросил Скиф.
– Да, должно быть, скоро и отпоют свое.
У сожительницы Мирослава каким-то счастьем лучились глаза, как это бывает с беременными немолодыми женщинами.
