– Ты хороший, – серьёзно сказала Сеамни. – Я резала твоих подданных, убивала и мучила и… нет, не перебивай! – и получала удовольствие. Даже нет, не так. Радость, счастье, вершину блаженства. Это была я, Гвин. Я помню каждый миг, каждый крик. Каждую каплю крови, я…
– Хватит, Тайде, – потемнел Император. – Минувшего не переделать. Зато ты можешь помочь живым. В отличие от мёртвых им ещё можно помочь. Забыла волков?
– Что волки… мелочь, Гвин. Они вон, убрались и носа не показывают, бедолаги. Твари Разлома их тоже не пощадят.
– Будет, будет, Тайде! Ты очнулась. С тобой всё в порядке. Мы вместе. – Он схватил её за плечи, вгляделся в миндалевидные глаза. – Пока мы живы – будем жить. А когда придёт время умирать – умрём весело, в бою, окружённые срубленными врагами. Не горюй, слышишь? Императорским приказом запрещаю тебе предаваться печали. За нарушение – порка. Понятно?
Она улыбнулась, погладила его по волосам. Хороший. И глупый, как все мужчины, неважно, люди, Дану, эльфы или, скажем, гномы. Главное – красиво умереть, а всё остальное… Он ведь всегда был таким. И когда шёл против всей мощи непобедимой доселе Радуги, и когда бросался в Разлом за нею, своей Тайде.
Он не знает и никогда не узнает, какой на ней долг. Его не терзали кошмары, и он не выносил приговора сам себе. Он – делал, свершал. Потому что знал – остановись он и предайся меланхолии по поводу того, куда рухнула Империя после его (и ничьего больше!) решения ударить по Радуге, – завтра от Мельинской державы не останется даже воспоминаний. – Я сегодня приду к тебе, – не терпящим возражений тоном заявила Сеамни. – И всё будет хорошо. А теперь иди, до вечера ты принадлежишь войску, не мне.
Наступил вечер, прокрался неслышно, как убийца из Серой Лиги. Закат утонул в мрачных тёмных тучах; очистительное пламя задохнулось в дымно-серых клубах. Облака пролегли от края и до края небосклона, необозримые, словно само воинство козлоногих.
Император заметил несколько служителей Спасителя – в грубых рясах, подпоясанные вервиями, они шли рядом с легионерами.
– Что они тут делают, проконсул?..
После Мельинской битвы, когда едва не случилось Второе пришествие Спасителя, Церковь впала в какое-то оцепенение. Простые священнослужители, как могли, помогали простому люду – лучшие из них, разумеется; но вся верхушка, архиепископ и его присные хранили полное молчание. Ни энциклик, ни эдиктов; ни слова по поводу войны с Семандрой; и касательно Разлома паства тоже ничего не услышала.
– Прибились, мой повелитель. Несут слово утешения, как я слышал.
Император приблизился. Молодой священник горячо втолковывал угрюмо шагавшим и едва косившимся в его сторону легионерам:
– А землю надо защищать, потому что каждый из нас сейчас слуга Спасителя, воин Его и рыцарь, и, когда явимся на Его суд, все воссядем рядом, все, кто пал, Мельин обороняя…
– Это ладно, это пусть, – снисходительно кивнул Император. – Что там у нас с Нергом, Клавдий? Кажется, уже вечер. Не пора ли нанести визит нашему загостившемуся посланнику?
– Я бы позвал Сежес, мой император. Как и было обещано всебесцветному.
– Распорядись, проконсул.
…Нергианца везли на отдельной телеге, не пожалев тягловых лошадей для важного гостя или, вернее будет сказать, пленника. Адепт Всебесцветного Ордена сидел, скрестив ноги, на вытертом одеяле. Перед ним на бронзовом треножнике покоился уже виденный Императором мутноватый кристалл.
Двое подручных нергианца сидели подле, равнодушные и безучастные, словно неживые.
– Твоё время вышло. – Император осадил коня возле повозки. – Я сказал, что жду до вечера. Иначе… – Он выразительно кивнул в сторону Сежес, как раз подскакавшей с эскортом Вольных.
– Мой Император, – поклонилась запыхавшаяся чародейка. – Могу ли я, ничтожная слуга ваша, рассчитывать, что…
Нергианец медленно поднял взгляд – неторопливо и с достоинством, подобно кобре на ярмарке, подчиняющейся флейте заклинателя. Разница крылась лишь в том, что всебесцветный был сам себе и змея, и заклинатель.
– Моё время никогда не выйдет. – Он уже не трудился присовокуплять положенное «мой Император».
– Меня не интересует софистика, всебесцветный. Я задал тебе вопрос. Пришла пора на него ответить.
– Начальствующие братья не сочли это достойным своего внимания. – Чародей невозмутимо пожал плечами. – Не мне обсуждать их высокие решения.
– То есть обещанной помощи не будет?
– Ты бежал с поля боя, владыка Мельина, не имея веры в слово Нерга. Но мой Орден готов выполнить своё обещание. Тебе надо остановиться и дать настоящий бой. Настоящий, когда ты не станешь сберегать жизнь всех и каждого в твоих легионах.
– И тогда, – губы Императора презрительно ухмыльнулись, – Древние Силы в самом деле придут к нам на помощь.
– Да, – без тени улыбки подтвердил нергианец. – Древние любят кровь. Много крови. Людской.
– Знакомая песня. – Император сдвинул брови. – Что ж, ты сам выбрал свою судьбу, адепт Всебесцветного Ордена. Сежес! Он твой. Остальных – охранять неусыпно. – Благодарю многомилостивого повелителя! – многообещающе улыбнулась волшебница. – Заворачивай тегу, возница! Придётся старушке Сежес вспомнить всё, чемy учили в орденской школе…
Император не стал дослушивать, тронул конские бока каблуками. Как всегда молчаливые, Вольные последовали за ним.
Армия Мельина почти не останавливалась для привалов. Угрюмые, покрытые пылью легионеры шагали, не оборачиваясь назад. Там остались гномы, несколько сотен лучников-велитов, они сдерживают козлоногих тварей. Но сколько же отступать и до какого рубежа? Когорты почти не понесли потерь; но все, и седые ветераны-триарии, и зелёные новички-рорарии, знали одно – они проиграли. Войско спасено, но козлоногие наступают, и остановить эту напасть – куда труднее, чем справиться с Семандрой или баронскими ополчениями.
И сколько придётся теперь отходить? А главное, докуда? Что изменится, если легионы отмеряют ещё десяток, полсотни или сотню лиг?
За собой войско Мельина оставляло безжизненную пустыню. Все, ещё остававшиеся в этих землях, пахари и горожане, чёрные и благородные сословия, все и вся уходили с армией. Не отставали от людей и вечные их спутники – кошки с собаками; оборачиваясь на запад, псы выли, коты яростно шипели, выгибая спины, – они острее и людей, и собак чувствовали, что же именно надвигается с заката.
Шли, тащили за собой упирающуюся скотину. Толкали тележки с немудрёным скарбом; обычная картина людского горя и бедствий, уже месяц раздиравших Мельин.
– Не оставляйте им ничего! – привставая в стременах, не раз и не два повторял Император сбегавшимся к войску перепуганным обывателям. – Уходите, уходите все до одного! Это вам не бароны и не Семандра. Их не пересидишь, не переждёшь. Уходите!
И они уходили. Не все – молодых и не очень мужчин ставили в ряды легионов. Хочешь не хочешь – а иди служи.
