Женщина даже глаза закатила от отчаяния.
– Кошмар какой-то! Пожалуйста, не говорите мне больше про вашу веру. Я просто не хочу это слушать!
У Кэмпбелла на такое имелось несколько подходящих ответов, но он лишь кивнул.
– Как хотите, – сказал он ей и отвернулся к окну.
До конца перелета они больше не разговаривали. Джон Ричард то дремал, то смотрел в окно и окончательно проснулся, когда самолет начал долгое снижение. Около восьми утра, которые, судя по ощущениям Кэмпбелла, наступили на день раньше, он заметил зеленую оконечность Ирландии, потом – зелено-бурые горы на западе Шотландии. Загорелся знак «пристегните ремни». Роботы с тележками убрали мусор и убедились, что все закреплено на положенных местах. Внезапно на горизонте показался Эдинбург, спустя пару секунд самолет стал снижаться по спирали. Земля завертелась в иллюминаторе, кружа голову. Вращение постепенно замедлилось и вдруг сменилось пугающим раскачиванием. Самолет кидало, будто падающий с дерева лист. Женщина рядом вцепилась в правую руку Джона. Удивившись, он посмотрел на нее с улыбкой – но та сидела зажмурившись. В иллюминатор виднелись башни города – такие близкие и такие опасные. Коротко ударили реактивные двигатели. Воздушный корабль содрогнулся, чуть скользнул в сторону, двигатели включились еще раз – и колеса встали на посадочную площадку. Затем самолет осторожно подкатил к порту высадки в нескольких десятках метров от места посадки.
Женщина открыла глаза и выпустила руку. Затем сказала: «Спасибо». И ничего больше.
Весьма довольный собою, Кэмпбелл вытащил из багажного ящика над головой чемодан на колесиках и пошел к выходу. Джон Ричард кивнул и улыбнулся роботу у порога, поблагодарившему его и пожелавшему приятного времяпровождения в стране либо приятного же дальнейшего путешествия. За дверью в лицо полыхнуло жаром – ожидаемым, но оттого не менее неприятным. После новозеландской зимы и двадцати часов в прохладном кондиционированном салоне от пекла в тридцать по Цельсию пот хлынул градом. Джон Ричард прошел через пограничный контроль, протащил чемодан по дорожкам и подземным коридорам к «Тревел Лодж», где у него был заказан номер, зарегистрировался и поднялся на лифте в свою комнату. И поблагодарил Бога за кондиционер в ней.
Окно выходило на угол одной высотки и задворки другой. Каждые несколько секунд комнату накрывала тень самолета – будто проносилась хищная птица. Кэмпбелл распаковал одежду, положил Библию на прикроватную тумбочку и пошел в ванную, захватив несессер. Помывшись, побрившись, сменив гардероб на посвежей и полегче, Джон Ричард ощутил себя готовым встретиться с шотландской августовской жарой. Как и предчувствовал, джетлаг
[1]
давал о себе знать. Но Джон Ричард надеялся обратить странное ощущение нереальности всего вокруг, рожденное сменой часовых поясов, себе на пользу – оно поможет справиться с предстоящей трудной встречей. А еще помогут растворимый кофе и молитва. Джон Ричард подозревал: ожидающие его люди рассчитывают на его замешательство и усталость от долгого путешествия, чтобы принудить к честности. Это казалось единственным разумным объяснением тому, что они настояли на встрече в утро прилета.
Инструкции они дали исчерпывающие и точные. Никакого общественного транспорта или такси. Не звонить. Идти, следуя карте, нарисованной от руки. Ее Кэмпбелл прятал в Библии и сейчас, потягивая кофе, вынул и еще раз внимательно изучил. Его предупреждали: не фотографировать карту, не сохранять в видеоочках либо другом электронном приборе. Неудобств Джону Ричарду это не доставляло. Память у него была хорошая, тренированная в детстве годами зубрежки катехизиса и Библии. Да он и не использовал видеоочки.
Он сложил карту, спрятал в нагрудный карман и покинул комнату. У выхода из отеля задержался на секунду – не сразу понял по небу, в какой стороне север.
Вид у Турнхауса был грубоватый, неряшливый – как у всех застроенных аэропортов. Улицы шли вдоль бывших взлетных полос. Из всех путей и способов перемещения: мостков, туннелей, монорельсовых поездов, микроавтобусов, велосипедов – об обычной ходьбе по земле здесь позаботились меньше всего. Пришлось топать по узким, заросшим травой тротуарам между высотками. Вокруг торчали офисные башни «HSBC», «Ниссана», «Ханиуэлла», «Газпрома», фабрики постоянно сменяющихся стартапов местной Карбоновой долины, высотные фермы, парковки. Диспетчерская вышка торчала, похожая на рукоять гигантского меча. Медленно поворачивались огромные солнечные коллекторы, чьи сверхохлажденные кабели источали жидкий азот, просачивающийся сквозь изморозь углекислоты. Кэмпбелл снова взмок от пота. Прохладой повеяло лишь от спускающегося лайнера.
За коммерческим кварталом улица выводила к району модульных быстровозводимых жилых домов с хаотично и нелепо раскрашенными стенами из углепластин, с окнами, выходящими на ухоженные огородики, с обшарпанными детскими площадками. На каждой крыше топорщились антенны. На первых этажах – непременно магазин либо кафе. Без конца ремонтируемых либо переделываемых машин едва ли не больше, чем исправных. Бегали ребятишки, лениво слонялись юнцы. Кэмпбелл увертывался от мячей и велосипедов, злился и недоумевал, пока не вспомнил: сейчас ведь школьные каникулы! Взрослые на улицах – только пенсионеры да молодые родители. Остальные, наверное, работают на вертикальных фермах, фабриках либо прибирают в офисах. Несмотря на явные признаки достатка и обеспеченности работой, от места так и веяло новизной, временностью, чуждостью. Люди сюда переехали издалека, участвуя в чьей-то масштабной схеме, и земля эта пока не стала для них своей. В лицах стариков проскальзывало что-то явно сельское. Наверное, большинство населения тут – из тех, кто потерял жилища из-за подтопления берегов или средства к жизни из-за высотных ферм.
Улицы кончились сразу за мостом через быструю глубокую реку, у стройки, где еще работали бульдозеры. Извилистую тропу через площадку отмечали флажки. Джон прошел ее и оказался на краю пустыря, заросшего высокой нетоптаной травой. Там остановился, будто решаясь нырнуть в холодную воду, сверился с картой, посмотрел на крохотный компас, вделанный в брелок, и шагнул вперед. Несколько сотен метров Кэмпбелл продирался сквозь заброшенное поле, пока не вышел к какой-то бесхозной ферме. Там свернул направо, на дорогу под железнодорожным мостом, за ним резко налево, сойдя с тротуара, и поднялся по склону, заросшему деревьями.
Близ вершины холма роща поредела, и там Кэмпбелл увидел людей, ради встречи с которыми пролетел полмира.
Они походили на рок-группу: шестеро, стоят на фоне неба, длинные волосы треплет ветер. На всех – черные фетровые шляпы, длинные черные плащи, белые рубашки без воротников, черные брюки, черные же ботинки либо туфли. Когда Кэмпбелл приблизился, усмехаясь понимающе, навстречу вышел старший группы – мужчина за сорок, с тонким, резко очерченным лицом и яркими серыми глазами.
– Мистер Кэмпбелл! – воскликнул он, хватая протянутую руку и едва не втаскивая Джона за нее наверх. – Я – Джон Ливингстон. Очень приятно!
