– В реанимации больницы «Вестерн Дженерал», – сообщила Хатчинс. – Бернардет Уайт, домоправительница.
– Домоправительница, как же, – съязвила Полански.
Фергюсон глянул на нее хмуро.
– А ведь она – вдова, у нее муж погиб на Войне за веру, – сказал инспектор. – По крайней мере так мне сказал епископ сегодня утром.
– Я уверена, что он искренне так думает, но у нас-то причин верить этому нет.
– Разумно, – отметил Фергюсон. – Но это, как мне кажется, проверить нетрудно.
– Придется покопать, – заключила Хатчинс.
– А почему ты считаешь, что результат стоит усилий? – спросил инспектор.
– Это может показаться жестоким, – заговорила Хатчинс смущенно, – но… в общем, я, когда гляжу на Коннора Томаса, не могу побороть брезгливость. Я знаю, протезы очень хорошие, он все чувствует, они все передают, но все равно… это выбивает из колеи, неприятно. Вот я и задумалась, каково быть с кем-то таким. Может, у него была жена или подруга и не захотела жить с ним. Вера верой, но подспудно он сам понимает: единственная причина его бед – католическая догма о том, что стволовые клетки – это, в сущности, дети. Если б он не был католиком, то смог бы пройти полную регенерацию. Я к тому, что такие раны в душе не заживают и со временем становятся только хуже.
– И поэтому он взрывает священника, а заодно и двоих невинных людей? – осведомилась Полански. – Да, очень логично.
– Священник – тоже невинная жертва! – рявкнул Фергюсон. – Но если по существу… хм, Шона, я вижу, к чему ты ведешь. Если раньше между Томасом и миссис Уайт – или между ней и Грэмом – что-то было, тут возможен личный мотив. Мне вдруг подумалось, что мы слишком уж быстро посчитали отца Мэрфи основной мишенью, а его домоправительницу – случайной жертвой.
– Есть еще и другая женщина, – напомнила Хатчинс. – Молодая мама. Не стоит забывать о ней.
– Тысяча чертей! – Фергюсон прикусил губу. – Если бы только миссис Уайт могла поговорить с нами, мы бы эту проблему раскрутили в два счета.
– Никаких шансов, сэр, – Хатчинс покачала головой. – Не в ближайшие дни. А может, и не в ближайшую неделю.
– Ладно, Шона, – копай в эту сторону.
Она, похоже, уже собиралась оставить Фергюсона с Полански, когда подал голос Лодырь:
– Детектив-сержант Хатчинс, вы просили не забывать о молодой матери. Кстати, ее имя – Марджори Бротон. Она в таком же состоянии, как и Бернардет Уайт, – в реанимации. Врачи стабилизировали ее состояние и готовят к лечению повреждений внутренних органов и позвоночника. У нее пока ничего нельзя спросить – но можно побеседовать с ее мужем, Дереком Бротоном. Когда он не сидит с дочерью, то постоянно находится в больнице, рядом с женой.
– Займусь и этим, – пообещала Хатчинс.
– Вот же дерьмо! – выдохнула в сердцах Полански. – Но почему «Паранойя» такого не подсказывает?
– Задать вопрос – значит уже ответить на него, – указал Лодырь. – Однако, если позволите мне сделать замечание с точки зрения нечеловеческого разума: ваше желание объяснить преступление привычным и таким человеческим мотивом любовного треугольника, словно сошедшего с первой полосы таблоида, могло ввести вас в заблуждение. Вы забыли про четвертый угол: епископа Блэка.
– Мы ничего не забыли, – парировала Анна, постучав пальцем по клипфону. – Полиция Файфа и полиция Лотиана и Пограничья работает над этим делом не покладая рук. Пока мы говорим, они все побережье на уши подняли, ведь нельзя сбрасывать со счетов возможность, что снайперские таланты мистера Томаса не так блестящи, как я подозреваю.
– Я имел в виду, что епископ не укладывается в схему сержанта Хатчинс, – возразил Лодырь. – Я запустил поиск и не нашел никакой связи между Блэком и людьми, причастными к делу Мэрфи. Даже НПИИ не может состыковать одно с другим. Епископ не имеет никакого отношения к Войнам за веру. Разве что протестовал против них. Насколько я понимаю, он практически пацифист.
– Это тоже отношение, – заметила Полански.
– То же можно сказать о большей части духовенства Епископальной церкви Шотландии, если меня не подводит память о временах «богоборцев», – сказал Фергюсон. – Лодырь прав. Нам нужны зацепки поосновательней. – Он обратился к ропу: – А у тебя что на уме?
– Только гипотезы, – ответил тот. – Я все больше склоняюсь к мысли о том, что нам следует искать робота. А именно – человекоподобного робота, иногда выдающего себя за мутиладо. Только робот мог обмануть Томаса и подложить взрывчатку в конверт, только он мог застрелить епископа с такого расстояния.
Полански и Хатчинс принялись громить версию ропа. Тот упорно не желал сдаваться и спорил до тех пор, пока инспектор не поднял руку, призывая к спокойствию.
– Хватит. Дискуссия окончена. Если захотите, продолжите в оперативном штабе, – сказал он, затем посмотрел на часы и добавил: – Время идти в столовую. Встречаемся через час. Ровно в шесть сорок пять.
– Я разошлю всем уведомление, – пообещал роп.
Инспектор так и не добрался до столовой. Прямо у парадного входа его подстерег старший инспектор Фрэнк Макоули.
– У нас уже давно назначена встреча, – напомнил он.
Фергюсон пошел вслед за ним к лифту, затем – в кабинет старшего инспектора. В желудке бурчало. Адам с утра ничего не ел. Да уж, известие об убийстве путем выстрела в голову из крупнокалиберного оружия – отличный способ испортить человеку день. Инспектор с грустью подумал об этом, сев за стол напротив начальника.
Макоули был полицейским старой школы, пришел на службу еще в нулевые, при правительстве «новых лейбористов». Непримиримый противник расизма и сексизма, ярый поборник человеческих прав и гуманности, он безо всякой ненависти слал мусульман в фильтрационные лагеря во втором десятилетии Войн за веру, без лишней жестокости пытал подозреваемых в терроризме. Он распоряжался, чтобы оставшиеся без хозяев дома и магазины стерегли, не давая разграбить, и всегда стерилизовал иглу перед тем, как загнать ее под ноготь. При соци он крушил правых, после падения соци крушил левых. Когда Фергюсон еще новичком попал в бригаду «богоборцев», он видел, как Макоули с такой же деловитой бесстрастностью защищал католическую демонстрацию на Принсес-стрит. Днем раньше танки Республики Италия вкатились на площадь Святого Петра, а в Ватикане засуетилась толпа аудиторов, проверяя счета и конторские книги, – на католическую церковь подали групповой иск за распространение СПИДа в Африке. Папский престол обанкротился уже через год.
Протестовать на Принсес-стрит вышли тысячи католиков. Макоули спокойно вошел в лес распятий и хоругвей, поговорил с епископами, затем вышел и так же спокойно приказал снаряженной для подавления беспорядков полиции разобраться с улюлюкающей, сыплющей оскорблениями толпой оранжистов, феминисток, язычников и геев, облепивших тротуары и скопившихся на Маунд. Разобралась полиция так быстро и эффективно, что сопротивляться никто не посмел и не смог. Задержанные больше пострадали друг от друга в полицейских фургонах, чем при аресте. Католическая демонстрация прошла к Холируду без помех – и, само собой, без какого-либо успеха.
