Драконы все летели, волна за волной. От рева их двигателей закладывало уши. Вилл вскинул голову и ощутил лицом жар их полета, его словно омыло драконьей злобой и ненавистью. Это было как черное вино, после глотка которого тошнота подступает к горлу, а голова начинает раскалываться от боли, изумления и тщетных попыток понять. Мерзко, отвратительно, а хочется еще и еще.
Низко-низко над полями и фермами, над Старым лесом, уходившим куда-то за горизонт, прокатилась последняя их волна, следя за которою Вилл едва не вывернул шею, и в воздухе остался легкий, словно бы серный запах выхлопных газов. Сердце Вилла стало таким огромным, что казалось странным, как это оно вмещается в груди, таким огромным, что оно грозило поглотить и горку, и фермы, и лес, и драконов, и весь остальной мир.
Из-за дальнего леса в воздух взметнулось что-то черное и страшное, взметнулось и стало быстро догонять последнего дракона. Мир как-то дико, болезненно исказился, а затем на глаза Вилла легла холодная каменная ладонь.
— Не смотри, — сказал древний спокойный каменный голос. — Я не хочу, чтобы ты, моя кровиночка, умер от взгляда василиска.
— Бабушка? — спросил Вилл.
— Да?
— Если я обещаю стоять зажмурившись, ты расскажешь мне, что там происходит?
— Хорошо, — сказал бабушкин голос после недолгой паузы. — Дракон отвернул в сторону. Он спасается бегством.
— Драконы не бегут, — убежденно возразил мальчик. — Никогда и ни от кого.
Он попытался убрать со своих глаз бабушкину руку, но ничего из этого не вышло, ведь его патьцы были не более чем плотью.
— А вот этот бежит, и очень правильно делает. Но это его судьба. Она пришла из коралловых покоев, чтобы увлечь его в покои гранитные. Его пилот уже поет свою предсмертную песню.
Она замолкла, а тем временем далекий рев дракона становился все тоньше и тоньше, пока не перешел в пронзительный визг. Вилл понимал, что происходит нечто грандиозное, но звук не давал ему ни малейших намеков, что именно.
— Бабушка? — пробормотал он нерешительно. — А что сейчас?
— Этот — он очень умный, он прекрасно сражается и умеет ускользать. Но от василиска ему не уйти. Василиск уже знает два первых слога его тайного имени. В этот самый момент он обращается к его сердцу с приказом остановиться.
Рев дракона снова стал громче, а потом еще громче. Отзвуки рева прыгали от холма к холму, складываясь в нечто невероятное. И сквозь всю эту какофонию прорезался звук, похожий на нечто среднее между воплем огородного пугала и скрипом ножа по стеклу.
— Теперь они почти соприкасаются. Василиск тянется к своей жертве…
Мир словно взорвался. Череп Вилла озарился изнутри ослепительно-белым светом, и на какой-то миг, показавшийся годами, всякая надежда остаться в живых пропала. Затем бабушка укрыла его каменным плащом, обняла и низко пригнулась к земле, верной защитнице всех попавших в беду.
Когда Вилл очнулся, было темно и он лежал на холодной земле, никого рядом не было. Он собрался с силами и кое-как встал. На западе, куда улетели драконы, тускло светилась красно-оранжевая полоска заката. У реки и на болоте квакали лягушки. В темном вечернем небе метались ибисы, искавшие место для ночлега.
— Бабушка? — Вилл доковылял до вершины холма, часто запинаясь об острые, откуда-то взявшиеся камни, царапая о них лодыжки. Все его тело, каждый сустав нестерпимо ныли. В ушах стоял звон, словно фабричные колокола возвещали о конце смены. — Бабушка!
Никакого ответа.
А по склону холма, от вершины и до того места, где он очнулся, тянулась каменная осыпь. Торопясь подняться наверх, Вилл на камни толком не смотрел, теперь же он увидел, что поверхности у них разные: то гладкие и уютно-серые, как каменная бабушка, то зубристо-изломанные, липкие от крови.
Камень за камнем Вилл перетаскал их на вершину, на прежнее место, выбранное прапрапрабабушкой, чтобы ей удобнее было наблюдать за деревней. На это потребовалось несколько часов. Затем он начал громоздить их друг на друга, стараясь уложить повыше, однако в конечном итоге получившаяся пирамидка не достала ему даже до пояса. Вот и все, что осталось от той, которая столько уже поколений стояла на страже деревни.
К тому времени когда работа — самая тяжелая за всю его жизнь — была закончена, стемнело уже окончательно, в угольно-черном, безлунном небе сверкали яркие колючие звезды. Если прежде, работая, Вилл обливался потом и совсем не замечал холодного ветра, задувавшего ему под рубашку, теперь он начал дрожать от холода. А в голове вдруг всплыл естественный вопрос: почему никто его не хватился, никто не нашел? Где его тетя, да и все остальные?
Вилл никогда не расставался со своим колдовательным мешочком. Теперь он вытащил мешочек из кармана штанов и высыпал все его содержимое на ладонь. Перемятое перо голубой сойки, маленький осколок зеркала, два желудя и плоский округлый камешек, одна сторона которого была помечена крестиком. Осколок зеркала он отложил, а все остальное покидал обратно в мешочек. Затем обратился по тайному имени к lux aeterna
[1]
, призывая его ниспослать в этот низменный мир малую толику своего сияния. Сквозь зеркало просочился мягкий, как от гнилушки, свет. Держа зеркальный осколок в вытянутой руке так, чтобы видеть в нем свое лицо, Вилл спросил:
— Как это вышло, что наши из деревни так за мною и не пришли?
Губы отражения слегка шевельнулись в серебристом омуте зеркала.
— Они приходили.
Губы эти были бледные и немного синюшные, словно у трупа.
— А почему они ушли? Почему не забрали меня домой?
Вилл бессознательно пнул прабабушкину пирамиду, водруженную им с такими трудами и без чьей-либо помощи.
— Они тебя не нашли.
Волшебное зеркало понимало все, что ему скажут, до ужаса буквально и всегда отвечало только на заданный вопрос, а не на тот вопрос, который имелся в виду. Но Вилл был упорен.
— Почему они меня не нашли?
— Тебя здесь не было.
— А где я был? Где была бабушка?
— Вас не было нигде.
— Как это может быть? Как могли мы не быть нигде?
— Взрыв василиска искривил мир и сеть времени, его заключающую, — бесстрастно объяснило зеркальце. — Булыжная леди и ты были отброшены вперед примерно на половину дня.
Было ясно, что ничего более внятного добиться от зеркала не удастся. Вилл пробормотал заклинание, разрешающее всезнающему свету вернуться туда, откуда тот пришел, а затем, опасаясь, что кровь на его руках и одежде привлечет вечно голодных ночных духов, поспешил домой.
Добравшись до деревни, он узнал, что отряд, посланный на его розыски, все еще где-то там бродит и ищет. Те же, кто остался в деревне, поставили посреди деревенской площади высокий шест, вздернули на него головою вниз соломенное чучело и подожгли его, надеясь, что, если Вилл еще жив, свет укажет ему дорогу к дому.
