Лорд Уиэри улыбнулся и пожал плечами.
— Да, — сказал он, — я когда-то был главным царским Устроителем Развлечений. Не то чтобы, конечно, Его Отсутствующее Величество когда-нибудь прибегал к моим скромным услугам, и все же… У меня был определенный талант, и я поддерживал его регулярной практикой. Не один и не двое придворных были моими созданиями. Однажды я устроил бал-маскарад, половина участников которого не имели никакой объективной реальности. А наутро многие лорды и леди узнали, проснувшись, что их постельные партнеры суть воздух и причуды фантазии.
— Я ничего не понимаю.
— Он создает иллюзии, — объяснила Хьердис. — Очень убедительные. Для развлечения. Когда я жила в укрытии неподалеку от Баттери, власти прислали к нам посреди зимы такого вот морочника, и он заполнил все улицы кометами и яркими бабочками. — И печально добавила: — Так что же, несчастный Оборванец был, если разобраться, пустым местом, одним из твоих порождений?
— Вы уж простите старому эльфу его капризы, — виновато потупился лорд Уиэри. — Я сотворил его для большой ключевой роли, если это может быть объяснением. Он должен был застрелить меня как раз в тот момент, когда я собирался бы занять Обсидиановый Престол. Застрелить и тут же погибнуть от карающих рук вот этого нашего импульсивного героя. — Он кивком указал на Вилла. — После чего, лежа на руках у Джека, я попросил бы его взойти вместо меня на престол, что, по причине его амбиций и так как это была бы моя предсмертная просьба, он, конечно, исполнил бы. Увы, мой интерес к этой игре истлел и угас задолго до ее завершения. Ну что же тут можно поделать? Я полагаю, — обратился он к Хьердис, — что тебя привела сюда какая-то срочная необходимость.
— Да. Твои взрывники заминировали опорные сваи стоящих над нами зданий. Погибнут все мои йохацу и вся Армия Ночи.
— И это, как я понимаю, очень тебя беспокоит? — вздохнул лорд Уиэри. — Глупая девочка. Начать с того, что их никогда и не было.
Все крики, стоны, вопли и прочие звуки, доносившиеся снизу, резко, как обрезанные, стихли. Хьердис выглянула наружу и увидела только вдруг опустевшие перроны и рельсы. Не было ни трупов, ни в щепки разнесенных баррикад, не было ни татей, ни обгорелых саблезубых волков, не было ни малейших следов повстанческой армии, не было ничего, кроме заброшенной станции метро и самого обычнейшего мусора.
— Так, значит… все они — и йохацу, и тати — просто твое порождение? И только я и Вилл были…
Лорд Уиэри вскинул бровь, и Хьердис замолкла. Надолго.
— А я-то считала себя настоящей, — сказала она наконец скучным, безжизненным голосом. — У меня же были свои воспоминания. Страсти. Друзья.
— Ты впадаешь в сентиментальность.
Лорд Уиэри потянулся к Хьердис, и его пальцы сомкнулись на какой-то тряпке. Он перекинул ее через балюстраду точно так же, как и грязное пальто, бывшее когда-то Оборванцем.
— А теперь, как нетрудно догадаться, подошла моя очередь, — горько сказал Вилл и сжал кулаки. — А я ведь тебя любил! Изо всех твоих жестоких, порочных деяний это хуже всего. Я заслуживал лучшего. Может быть, я и не реален, но я заслуживал лучшего.
— Ты столь же реален, как и я сам, — успокоил его лорд Уиэри. — Не больше и не меньше. — Он старел у Вилла на глазах. Его кожа, все еще розовая и чистая, как у ребенка, обвисла складками. Его волосы тоже остались по-детски пушистыми, но стали совершенно седыми. Голос его проникал до самого сердца. — Прими это, если можешь, в качестве утешения. Лично я выбрал путь просветления, пролегающий через предательство и горы насилия. Теперь же, когда я постиг единство всего сущего, мне представляется, что старость пришла ко мне как раз…
Глаза лорда Уиэри закрылись, голова упала на грудь. Медленно, без шума и суеты он растворился. Вместе с ним исчезли и балюстрада, и вся галерея, и весь в мире свет. Вилл почувствовал, как его обнимает тьма, подобная теплым нежным рукам Матери Ночи.
Он уже не знал, существует он или нет, и ему это было безразлично. Война лорда Уиэри — если допустить, что она вообще начиналась, — закончилась.
Придя в сознание, Вилл обнаружил себя лежащим на рельсах в метро. Он кое-как поднялся на ноги и тут же был вынужден отскочить от мчавшегося по туннелю поезда.
Когда его на время ослепленные глаза снова начали видеть, Вилл пошел. Он не знал, что из того, что он за последнее время видел и чувствовал, происходило в действительности. Погибли друзья — но были они или не были? Были ли Костолом, Эпона, Дженни Танцышманцы и все остальные пустыми фантазмами? А если они не существовали, если они никогда не существовали, освобождает ли это его от всяких перед ними обязательств? Он взглянул на свои руки, на знакомые шрамы, полученные за время пребывания под землей. Уж они-то, во всяком случае, были реальны.
При всех своих стараниях он не мог обнаружить в пережитом ни малейшего смысла.
Он и плакать даже не мог.
Какое-то бесконечное время он блуждал в темноте. Иногда спал, иногда просыпался. Затем, пробудившись окончательно, он обнаружил, что боль хоть и не ушла, но стала терпимой.
Тогда Вилл вернулся на станцию «Нифльхейм», чтобы вытащить свою старую, припрятанную до времени одежду. Он завалил ее тогда кедровыми стружками, набранными в отвалах лесоторгового склада, так что она прекрасно уцелела. Он побрился и помылся в мужском туалете полуподвального помещения станции «Арсенал» (одной из многих, до которых можно было добраться по вентиляционным каналам, не выходя на улицу), надел новенькие ботинки из той партии в несколько сотен штук, которую он с тремя своими солдатами позаимствовал в удачно подвернувшемся товарном вагоне. Закончив туалет, он уже не был больше похож на одиозного командора Джека Риддла. Он вполне мог сойти за респектабельного гражданина.
Поднявшись на улицу, он увидел, что уже весна. Он провел под землей целую зиму.
У Вилла был целый карман мелочи, вытряхнутой как-то из любителя приключений, который забрел в темноту дальше, чем ему бы следовало, и по секундному порыву он сел на поезд, шедший к Висячим садам.
Висячие сады вполне заслужили свою славу, считать ли их парком, дендрариумом или сельскохозяйственной выставкой. В них был небольшой городок аттракционов с каруселью и колесом обозрения, плавательные бассейны и искусственные джунгли, где абатва
[47]
с копьями, похожими на зубочистки, охотились на водяных драконов длиною с Виллову ступню. В птичьем вольере была добрая сотня разновидностей колибри, тринадцать разновидностей аистов и даже дюжина различных пилливиггинов, которых на всем континенте больше нигде и не найдешь. Угрюмые фавны сидели на травке и торговали воздушными шариками. Но больше всего Виллу понравилась эспланада. Облокотившись на бетонный парапет, он смотрел, как далеко внизу, у причала, великаны, стоящие по пояс в воде, неспешно разгружают прибывшие контейнеровозы. С окаймляющего мир Океана дул свежий, с запахом соли ветер. Над водой кружились чайки, крошечные, как пылинки, пляшущие в солнечном луче.
