Только когда подали кушанья, Элл понял, насколько он голоден. Те сухари, что он и его спутники грызли в дороге, поддерживали силы, но не давали ощущения сытости. Кто-то из сотников, сидящих рядом, пододвинул к нему блюдо с поросячьим боком, в который было воткнуто два кинжала, первый – с одним лезвием, а второй – с двумя. Оказалось очень удобно первым отрезать куски мяса и, накалывая на второй, отправлять их в рот. Элл даже подумал, что когда кончится эта война, он непременно закажет кузнецам из Долины такой же прибор.
Когда слуги смели со стола остатки пищи, лорд пригласил Гордога сесть к нему поближе и начать рассказывать. Даме в дорожном платье пришлось уступить ему свое место, но она, взяв табурет, стоявший у стены, села за его спиной. Он даже немного огорчился, что у него нет глаза на затылке, как у лесного Дива, но ненадолго – стоило начать говорить, как боль, которую он старательно заталкивал в самые глухие уголки души, проснулась вновь и умножилась на беспокойство, подгоняемое временем.
– …и, может быть, именно сейчас меченосцы штурмуют Скальный замок, может быть, уже беснуются на его руинах. Их пришло слишком много, больше, чем когда-либо раньше, а мы не готовились их встретить, мы ждали их только через двенадцать и один год. Если их не остановить там, они придут сюда, и это будет пострашней, чем ваши оборотни…
Элл замолк, внимательно рассматривая слушателей и в первую очередь самого лорда, которому предстоит решать одному за всех. Сам Гордог не раз оказывался в таком же положении. Хранитель Ворот по размерам своей власти во время вторжений был равен королеве, а иногда даже превосходил ее. И отправиться за помощью на юг он решил сам лишь потому, что мало кто верил в то, что на юге еще остались люди, не погрязшие в дикости. Из поколения в поколение жителей Пальмеры учили, что все лучшие люди Холма, прошедшие Великий Поход, последовали за их первой королевой, а на юге остались только злодеи и клятвопреступники, словом, люди, лишенные чести и достоинства, и даже если их потомки еще живы и помнят человеческую речь, то помощи от них всё равно не дождешься, а если и дождешься, то за это придется заплатить свободой, а несвобода хуже смерти, которую несут бледные меченосцы, а значит, они даже лучше, чем люди, проживающие южней Северной гряды, которую, кстати, еще семьсот лет назад надо было переименовать в Южную.
Лорд молчал. Чувствовалось, что многим уже хочется высказаться, но право первого слова никто не смел нарушить, даже те, кто был уверен в своей правоте. Лорд молчал. Сотники гладили рукояти мечей, худой старик, выложив на стол кусок пергамента, тихонько скреб его сухим пером, а ведунья за его спиной даже поднялась со своей табуретки, видимо, от нетерпения.
Лорд тоже встал и подошел к высокому окну. Все проводили его взглядами, понимая, что от его решения зависит их будущее на ближайшие несколько месяцев, а может быть, и на всю оставшуюся жизнь.
– Ион, – сказал лорд, и тощий старец тоже привстал со стула, – ты всё слышал?
– Да, мой лорд, – отозвался Ион.
– Так пишите же послания во все Холмы. Даже в самые дальние… Как только они будут готовы, отправляйте голубей. Лучше даже отправить по два… Позапрошлой ночью над замком опять кружила какая-то крылатая тварь.
Глава 12
12. Всякий, кто не желает платить подати в казну, поселяется за пределами земель Холма и не может рассчитывать на помощь и защиту лорда в годы неурожаев, вторжений и прочих бедствий.
Из «Заповедей» лорда Карола
Прошло уже три недели с тех пор, как отряд ночных стражников покинул пределы Холм-Дола, и всего день прошел с тех пор, как позади осталась граница Холм-Итта, за которой начиналась страна Вольных Селищ. Хотя страной это тоже вряд ли можно было назвать, хотя бы потому, что селища были действительно вольными, и никто даже толком не знал, сколько их на самом деле. И тем более никто не знал, сколько их осталось теперь, в нынешнее смутное время. В Холмах люди могли найти защиту за стенами замков, дружины лордов и ночные стражники поддерживали хоть какой-то порядок, а местные землепашцы должны были сами себя защитить, а это удавалось не всегда и не всем…
Посредине первой же огромной поляны на берегу начинающей замерзать речушки шириной не больше пяти локтей они наткнулись на первое пепелище. Обгоревшие дубовые стены местами совсем обвалились, а от огороженных ими домов остались только закопченные трубы очагов. Сотник Дан остановил отряд в сотне локтей от ворот, створки которых начисто выгорели, и дальше пошел один. Он знал: вольные землепашцы не слишком-то жаловали воинов Холмов, но надеялся, что если там, за стенами, хоть кто-то остался, то на него одного они нападут не сразу, а может, и вообще не нападут.
Селище спалили явно не оборотни, которые вообще с огнем дела не имели и старались держаться от него подальше, словно дикие звери. Это могли сделать и сами жители, переселяясь в новое место, и лесные варвары, которые частенько шалили в этих местах, и неизвестно кто, потому что о тех землях, где кончалась власть лордов, ходили всякие слухи, и нелепые, и страшные.
За стенами никого не было. То есть не было никого из людей… Огромная стая ворон, подняв гвалт, сорвалась с не догоревшего амбара, покрыв небо сотнями черных клякс. Две дюжины стражников тут же без команды с копьями наперевес ворвались в ворота, но, увидев своего сотника, одиноко стоящего посредине безлюдного пепелища, остановились.
– Разделиться на дюжины и всё осмотреть! – скомандовал Дан, и его воинство двинулось вперед, переворачивая обгоревшие бревна и заглядывая в черные рты очагов.
Носатый идол с огромным клыком, торчащим из правой стороны оттопыренной верхней губы, стоял у таких же ворот с противоположной стороны селища. Он был вырезан из здоровенного цельного дуба и, видимо, глубоко вкопан в землю. Один из стражников на всякий случай всадил в него стрелу, но он даже не пошатнулся. Древесина, из которой он был сделан, даже не была тронута копотью, и, значит, его поставили тут уже после того, как селище сгорело дотла. Но у его подножия лежало несколько обгоревших скелетов, сложенных аккуратным штабелем.
– Может, как уходить будем, повалим это чудище да порубим, – предложил один из стражников. – Уж больно мне его рожа не нравится.
– Может, и повалим, – согласился Дан, – может, и порубим… Только сейчас пора лагерь разбивать. Ночь скоро…
Впервые в этом походе им предстояло ночевать посреди безлюдья да еще в таком жутком месте, но Дан настоял на своем приказе, надеясь, что ночью случится что-нибудь такое, что приоткроет тайну гибели этого селища, и еще на то, что кто-нибудь из его жителей уцелел и скрывается в лесах.
– Пока не стемнело, пойдите дичи настреляйте. – Дан отправил в лес дюжину Симона, презабавного малого, который почему-то на поясе рядом с мечом носил кочергу, отточенную как бритва. Остальным он приказал ставить шатры из войлока, которые они везли вместе с едой на двух повозках.
Когда все стражники занялись делом, у сотника дела кончились. Он присел на толстенный, аккуратно спиленный дубовый пень и начал думать о том, что скоро снегу нападает, и повозки придется бросить, а всё добро – на себе таскать, что никакого кузнеца по кличке Клешня они тут не сыщут, да и вообще в этих краях люди повывелись, одни идолища остались…
