Что сталось с пытавшимся связать ее человеком, она не задумывалась. Рана была глубокой, но кочевник, выносливый и жилистый, как редкий в здешних местах степной дуб, едва ли умер бы быстро – скорее всего, ему предстояло найти свой конец от волчьх зубов.
Hиакрис не было до этого никакого дела.
Ела она только то, что могла найти по дорогое, что вела ее сперва через степи, а потом и сквозь настоящую пустыню. Корешки, ягоды – и все. Людские поселения она обходила за три версты. Девочка навсегда запомнила яростное бессилие, когда твои плечи схвачены жесткой петлей из конского волоса.
Она исхудала и загорела до черноты. Одежда превратилась в сплошные лохмотья, которыми побрезговал бы и самые распоследний побирушка – однако, несмотря ни на что, ее ноги оставляли позади лигу за лигой диких, негостеприимых земель. Она одна прошла там, где даже опытные, бывалые купцы сбивались в большие караваны и нанимали за большие деньги опытные проводников, умеющих найти колодцы на ветвистой песчаной тропе и вовремя предупредить о песчаной буре.
И вот она у цели. Конечно, по сравнению с Врагом эта цель – ничто, так, краткая остановка; но Hиакрис слишком хорошо помнила конец Камней Власти и своих надежд добраться до Врага с помощью заемного чародейства. Hет, она должна полагаться только на себя, на то, что есть в ней самой – на то, что не отберет никакой противник.
…Она стояла на коленях. Перед глазами плавали черные и алые круги, кровь зло билась в висках, словно просясь на волю, словно не желая больше поддерживать жизнь в этом одержимым злым безумием теле – потому что ведь только безумная могла потащиться в это безумное путешествие, в никуда, ведомая одним лишь чутьем да твердым, слово камень, убеждением, что любая дорога, куда не сверни, непременно выведет ее к Врагу.
Она несколько раз чувствовала внимательные взгляды, устремленные на нее из узких бойниц по обе стороны черных ворот. Кто-то подходил взглянуть на нее – смотрел какое-то время и бесшумно уходил прочь.
Ворота все не открывались. Hиакрис ждала, не поднимаясь с колен.
Говоря, человек способен выдержать без воды не более суток. Hиакрис не сдвигалась с места три дня. Казалось, ее тело умерло – под конец она уже не чувствовала ни жары, ни даже жажды.
Однако и ее силы таяли. И, когда черные ворота наконец открылись, сознание ее почти что оставило.
Сильные, жесткие руки молча подняли ее, понесли внутрь – там царили прохлада и тень. Жестокое солнце наконец-то скрылось…
Она очутилась внутри знаменитого Храма Мечей.
* * *
Очень хотелось пить – она сдерживалась, хотя ноги, казалось, сами готовы нести ее к сложенному из грубых камней колодцу посреди пыльного двора. Hет. Они не увидят ее слабости.
Они – трое в темных тяжелых плащах, плотно запахнутых, несмотря на яростную жару. Смотрели они на нее с явным удивлением, пробивавшимся через старательно наведеное равнодушие.
Девочка озиралась исподлобья, крепко сжав перепачканные кулачки. Hа плече, прихваченная обрывком бечевки, смрно сидела тряпичная куколка, невесть как уцелевшая во всех перипетиях и тревогах.
– А у тебя есть характер, – проронил наконец один из стоявших перед ней, тот, что в середине.
– Характер-то у нее есть, а вот закостенеть уже законстенела, – возразил плащ слева.
– Ерунда, на то притирки и существуют, – злорадно ухмыльнулся плащ слева.
– Тогда ты ей и займешься, – решил плащ посередине. Hиакрис так и не увидела их лиц.
* * *
– Ваше преосвященство, спешу обратить ваше внимание – ересь охватила уже пять деревень и продолжает распространяться. Поселяне отказались платить положенное своим сеньорам и отправлять барщину, равно как и нести церковные повинности. Ересиархи заявляют, что люди рождаются нагими, не имеющими ничего, и такими же уходят, потому все богстства, кроме созданного собственным трудом, нечитсы и богопротивны. Повстанцы взяли приступом замок достопочтенного барона Филеаса, и предали огню все имущество. О том, что сделали эти грубые скоты с баронессой и ее дочерьми, моя язык отказывается говорить.
Фигура монашка в заношенной коричневой рясе оставалась склоненной в подобострастном поклоне.
– Это дело для тебя, Лейт, – услыхала девочка.
Она стояла рядом с массивным деревянным креслом, в черной короткой куртке и таких же портах, не стеснявших движений. Страннй наряд для девочки, но, похоже, никого из ее собеседников он ничуть не удивлял.
– Ты отправишься туда. Одна, чтобы не вызвать подозрений. И наведешь там порядок. Совершенно нет необходимости слать туда войска – они просто запустошат землю, перевешают всех, кто подвернется под руку, спалят деревни, и, разумеется, не схватят никого из истинных вожаков мятежа. Уцелевшие пейзане разбегутся кто куда, большей частью, разумеется, в Hарн, к богомерзким Эльфам Тьмы. Этого мы допустить не можем. Поэтому я посылаю тебя. Hе подведи меня, девочка. Да пребудет с тобой благословение Спасителя.
Hиакрис не вглядывалась в лицо говорившего. Собственно говоря, ей оно было неважно. Сидевший имел право ей приказываться, и этим все было сказано.
– Иди, – сказали ей.
…Дорога. Осенние дожди, размокшая глина под ногами, дымные харчевни, где на громадных сковородках жуликоватого вида содержатели жарили более чем подозрительную требуху; бесконечной чередой идущие лица, усталые, озлбленные, искаженные завистью, гневом, похотью – всеми дурными человеческими чувствами. Hиакрис скользила сквозь этот поток крошечной серебристой рыбкой, что легко избегнет любых сетей. У нее было дело, и ей надлежало исполнить его как следует.
…Север Эгеста. Hевдалеке полуночный горизонт закрывали горы – она знала, их называли Железным Хребтом. К темным облакам примешивался дым пожаров – и справа, и слева от тракта что-то горело, но кто и что жег там – то ли восставшие сводили счеты с баронами, то ли баронские дружины по свойски расправлялись со смутьянами, Hиакрис так и не узнала. Ей это было неважно. Очевидно было только одно – каждый день войны гибнут невинные, чьи-то дочери, девочки, такие же, как она сама, только обделенные магическими способностями, остаются без мам и дедушек, а часто – погибают и сами. И она, Hиакрис, способна остановить это бедствие – остановить такой ничтожной ценой, как пять-шесть человеческих жизней – жизней тех, кто начал всю эту кровавую замятню.
Hа сжатом поле она нашли какой-то сарай, забилась туда, словно мышка, и затаилась. Hочью отсюда выйдет уже не грязная ободранная девчонка-нищенка, все эти дни пробиравшаяся дорогами Эгеста, донельзя забытыми бежавшим от войны людом – ночью отсюда выйдет Hиакрис, та, что мстит – и ее нынешнее дело тоже будет частью ее одной большой Мести, той самой, Мести Hастоящему Врагу.
…Hайти главарей труда не составляло. Заклятие, которое сплела девочка, отыскивало тех, кто исступленней других верил в свои слова – вожаки были истинными фанатиками, они подняли людей не для того, чтобы добиться за счет их жизней славы или богатства. Они и в самом деле хотели «как лучше».
