— Что заставляет вас так думать? — спросила я.
— Мы должны были сообщить в школу.
— В МТИ знали, в какой школе учится Билли?
— Конечно. У них были все координаты.
— Но они не стали информировать школу о его исключении из лагеря. Сам факт, что МТИ не счел нужным ставить в известность школу об этом неприятном инциденте…
— Это был не инцидент, а преступление.
— У вашего сына биполярное…
— Этот диагноз поставили позже. А поджог вряд ли можно трактовать как мелкое правонарушение.
— Тем не менее в МТИ решили, что этот дисциплинарный проступок не настолько серьезен, чтобы портить будущее невероятно одаренному юноше.
— Я потерял с полдюжины клиентов. Все они говорили одно и то же: что не хотят иметь дело с человеком, искажающим истину.
— Это ужасно необъективно с их стороны, если хотите знать мое мнение, — сказала я.
— Вы слишком добры.
— Вы говорите так, потому что не привыкли к доброму отношению?
Молчание. Ричард на мгновение закрыл глаза. По тому, как он плотно сжал губы, я могла только предположить, что перешла запретную черту и что он сейчас поднимется из-за стола и положит конец нашему обеду, хотя обедать мы еще даже не начали.
— Простите, — извинилась я.
Ричард открыл глаза:
— За что?
— За то, что сую нос не в свое дело…
— Но вы правы, так и есть.
Молчание. Следующий свой вопрос я задала, тщательно подбирая слова:
— В чем я права?
— В том, что я не привык к доброму отношению.
Молчание. Теперь мы оба потянулись к своим бокалам.
— Я знаю об этом не понаслышке, — объяснила я.
— Ваш муж?
Я кивнула.
Молчание. К нам, улыбаясь во весь рот, подошел официант:
— Как дела, ребята? Готовы заказать еще по «Мэри»? Я просто хотел напомнить вам о наших фирменных блюдах…
— Если позволите, мы закажем минут через пятнадцать, — сказал Ричард.
— Без проблем. Никакой спешки, — ответил официант, поняв его намек.
— Спасибо, — поблагодарил Ричард. Потом, когда официант отошел, он напомнил мне: — Итак… ваш муж…
— Мы еще дойдем до этого. В общем, я хотела сказать…
— Как его зовут?
— Дэн.
— Его уволили из «ЛЛ Бин», а с понедельника он возвращается туда в качестве работника склада?
— У вас хорошая память.
— Профессия обязывает.
— Если бы я не знала, что вы заняты в страховом бизнесе, никогда бы не подумала, что вы из тех, кто всегда что-то продает, все время пытается заключить сделку.
— Наверно, это потому, что я играю роль, когда продаю. А так…
— По-моему, каждый из нас играет какую-то роль, — заметила я.
— Это одна точка зрения.
— Точка зрения, в которой есть доля истины. Ведь каждый из нас пытается создать себе какой-то образ, верно? Проблема в другом: нравится ли нам тот образ, что мы слепили?
— Надеюсь, вы не ждете от меня ответа?
Я рассмеялась, и Ричард одарил меня озорной улыбкой.
— Ладно… карты на стол, — сказала я. — Часто я смотрю на свою жизнь и недоумеваю, как так получилось, что я веду такое существование, создала такой вот образ, ежедневно играю эту роль?
— У каждого из нас бывают минуты сомнения.
— Так какую роль вы бы хотели играть, если б имели возможность?
— Это просто, — отвечал он. — Я был бы писателем.
— Наверно, жили бы где-нибудь на побережье в Мэне… или, может, у вас уже есть дом на побережье?
— Увы! Мы живем в Бате, в самом городе. А дом… дом у нас хоть и неплохой, но скромный.
— У меня тоже.
— Однако, будь я писателем, я жил бы здесь, в Бостоне. Большой город… и все такое.
— Тогда почему не в Нью-Йорке или Париже?
— Я вырос в Мэне… а это значит, что в моем представлении идеальный крупный город — Бостон. Компактный, с богатой историей, на востоке страны. И потом есть еще «Ред сокс»…
— Так вы трибалист?
[30]
— Кто ж из нас не болеет за «Ред сокс»?
— Почти каждый человек по природе своей трибалист. Особенно в том, что касается собственной плоти и крови. Взять хотя бы ту женщину, Элисон как-ее-там, которая разболтала всему свету про инцидент с вашим сыном в лагере МТИ. Почему она это сделала? Потому что ее собственный сын оказался менее одаренным, чем Билли. В ней заговорил трибализм, и она решила посеять смуту. С моей точки зрения, это в пять раз хуже, чем то, что вы с женой умолчали про случившееся с Билли в математическом лагере. Вы просто пытались защитить своего сына. А она умышленно подняла шум и тем самым испортила жизнь юноше. Ей должно быть стыдно за себя.
— Уверяю вас, ей не стыдно.
— Что было потом, после того как Калифорнийский институт узнал о проблемах Билли?
— Произошло неизбежное. Ему отказали в приеме и, соответственно, в стипендии. Ужаснее всего то, что это выяснилось, когда Билли считался пропавшим без вести. Ко мне стали приставать репортеры всех местных и региональных газет; у нашего дома даже дежурила в машине съемочная группа портлендского филиала Эн-би-си, они хотели, чтобы я сделал заявление о том, почему покрывал своего сына. Странно, что вы ничего этого не слышали. Мэн ведь такой маленький штат.
— Я редко смотрю телевизор. А новости читаю в интернет-версии «Нью-Йорк таймс». Дэн всегда говорит, что для аборигена Мэна я слишком мало интересуюсь событиями местной жизни. Может быть, потому что зачастую это не более чем сплетни. Несчастья и трагедии жителей маленьких городков. Наверно, если я спрошу у своих коллег в больнице про этот инцидент, кто-нибудь обязательно вспомнит. Но уверяю вас, спрашивать я не стану.
— Спасибо.
— Вы сделали заявление для прессы?
— Это сделал мой адвокат. Выступил с коротким заявлением, сказав, что, поскольку Билли пропал без вести и есть серьезные опасения за его жизнь, мы просим, чтобы «в это очень тяжелое для нас время» нас оставили в покое и т. д. и т. п. Дуайт Петри, надо отдать ему должное, встал на нашу сторону, заявив, что, раз МТИ решил не предавать огласке проступок Билли, по его мнению, мы поступили правильно, не поставив в известность школу, и сам он потрясен тем, что «некая очень непорядочная гражданка сочла необходимым причинить еще больший вред явно не совсем здоровому юноше, оповестив об этом прессу». Дуайт также дал понять, что мы с ним дружим сорок лет и что при подобных обстоятельствах он поступил бы так же, как я. Ужасно было и то, что теперь шансы Билли поступить в какой-нибудь вуз фактически были равны нулю. И все из-за злых намерений одной подлой женщины. А Билли тем временем искали, но найти не могли. Те восемь дней… это был кошмар.
