— Да, знаю. Как вы понимаете, это событие перевернуло всю нашу жизнь. Примерно через неделю после первого инцидента в психиатрической больнице Мюриэл поехала со мной к сыну. Сначала мы встретились с его психофармакологом. Он сказал нам, что перевел Билли на паксил — это разновидность прозака — и, хотя судить еще рано, ему кажется, новое лекарство помогает. Когда мы увидели сына в тот день — свидание проходило под надзором двух дюжих санитаров, на случай, если Билли снова начнет буянить, — он выглядел оживленным, жизнерадостным. Казалось, он был искренне рад встрече с нами. Сказал, что намерен «побороть эту штуку» и осенью, как и планировалось, начать учебу в Калифорнийском технологическом институте. Мы с женой заранее условились не говорить сыну о том, что ему отказали в приеме в институт и что его исчезновение на две недели стало главной темой во всех средствах массовой информации. Но бедняжка Мюриэл тогда едва не потеряла самообладание. Когда мы снова сели в машину, она уткнулась лицом в мое плечо и проплакала минут десять. Позже, по дороге домой, полностью успокоившись, она повернулась ко мне, холодная, бесстрастная, и заявила: «Все, наш сын для нас теперь потерян». Конечно, я в это не верил. Убеждал себя: смотри, как он повеселел с тех пор, как ему прописали новое лекарство. Стал думать, как бы устроить его в хороший колледж осенью. Я не поставил на нем крест. Потом, через двое суток, раздался очередной звонок из лечебницы. Предыдущей ночью Билли впал в исступление. Вдруг стал буянить ни с того ни с сего. Избил и искусал одного из охранников. Пытался головой разбить окно. Его пришлось усмирить. Теперь он находился, так сказать, в одиночном заключении. Я хотел немедленно ехать в Бангор, но Дуайт меня отговорил. Шли дни. Потом мне позвонил директор психиатрической клиники. Весь такой озабоченный, виноватый. Оказывается, психофармаколог поставил Билли неправильный диагноз, поскольку только теперь стало известно, что он страдает биполярным аффективным расстройством. Поспрашивав разных специалистов, я выяснил, что, если человека с таким психическим заболеванием сажают на паксил, он начинает искриться, как новогодняя елка. Не удивительно, что у бедного мальчика случились все эти приступы буйного помешательства.
— Ему назначили другое лечение?
— Да, прописали литий. Но дело в том, что из-за нападения на полицейского и агрессивных вспышек Билли в больнице власти штата решили добиваться для него длительного лишения свободы. Я спросил своего адвоката, можно ли подать на больницу в суд за то, что Билли поставили неправильный диагноз и назначили лечение, в результате которого он превратился в психически больного. Мой адвокат свел меня с адвокатом по уголовным делам из Портленда. Тот взял за час почти четыреста долларов. Он сказал мне, что, если я готов потратить двести штук, можно подать в суд на власти штата, но он уверен почти на все сто, что мы проиграем дело, поскольку Билли был неуравновешен и агрессивен уже до того, как ему ошибочно назначили паксил. Я заложил наш дом — хотя Мюриэл была категорически против, — и мы подали в суд. И проиграли дело. Даже принимая препарат лития, Билли продолжал выказывать признаки серьезного умственного расстройства. У властей штата были все карты на руках. По суду им дали право держать Билли в психиатрической больнице до тех пор, пока они не сочтут его годным для реинтеграции в общество.
«Есть ли шанс, что это когда-нибудь произойдет?» — хотелось спросить мне, хотя ответ на этот вопрос я уже знала. И, снова прочитав мои мысли, Ричард добавил:
— Но это будет не скоро. В дополнение к его диагнозу «биполярное аффективное расстройство» Билли признали опасным шизофреником. И вот теперь… теперь… телефонный звонок из больницы час назад. Впервые за четыре месяца ему позволили находиться в общей жилой зоне вместе с другими пациентами из его палаты. Завязалась драка, и Билли вонзил кому-то в горло карандаш.
— Что с тем человеком?
— По словам заведующего психиатрическим отделением, где держат Билли, рана неглубокая. Но это означает, что моего сына снова поместили в одиночную камеру. И шансы на то, что его выпустят в обозримом будущем…
Ричард внезапно умолк, спрятал лицо в ладонях. Я снова положила ладонь ему на руку. На этот раз он ее не отдернул.
— Разумеется, я сразу же по получении известий из больницы позвонил его матери. А она ответила: «Теперь уже он потерян навсегда».
— Вы в это верите? — спросила я.
— Я не хочу в это верить. Но…
Молчание.
— Если вам нужно в больницу сейчас… — начала я.
— Мой сын снова в одиночном заключении. А это значит, что посещения запрещены. Психиатр-резидент
[31]
сообщил, что Билли будут держать в изоляции, пока не сочтут, что его состояние стабилизировалось. В прошлый раз, когда такое случилось, мы не видели его два месяца. Я вам сказал, что мне придется уйти, лишь по одной причине: я не представлял, как смогу поведать все это вам. Но вы были так добры, так терпеливы, так…
К нам снова, улыбаясь, подошел официант. Ричард убрал руку из-под моей ладони.
— Итак… решили, что будете заказывать? — осведомился официант.
— Нам нужно еще несколько минут, — ответила я. Как только официант удалился от нашего столика, я шепнула Ричарду: — Прошу вас, если нужно — идите.
— Куда я пойду? Куда? — спросил он. — Но если вы, услышав все это, хотите уйти…
— Почему я должна хотеть уйти?
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Спасибо.
— Нет, это вам спасибо.
— За что?
— За то, что рассказали мне про сына.
— Хоть это и ужасная история?
— Особенно потому, что это ужасная история.
Молчание. Потом Ричард произнес:
— В жизни бывают такие моменты, когда без второго бокала просто не обойтись.
На что я могла только ответить:
— Согласна.
Глава 3
Мы выпили по второму бокалу «Кровавой Мэри». Съели по омлету, который оба заказали. Во время обеда проблем сына Ричарда мы уже не касались. Я хотела бы продолжить разговор о Билли, поскольку мне о многом хотелось расспросить Ричарда, особенно о том, есть ли законный способ как-то иначе урегулировать эту кошмарную ситуацию. Наверняка можно найти другие формы обращения с ним. Да, временами Билли демонстрировал агрессивность, но ведь законов он фактически не нарушал, а это значит, что для него могли бы избрать какую-ту иную форму надзора, не связанную с санкционированным властями штатов лишением свободы. В любом случае (и это во мне уже говорит мать) нужно сделать все возможное, чтобы вызволить юношу, избавить его от этого нескончаемого кошмара.
Но ведь Ричард потратил большие деньги на адвоката. В отличие от своей жены, он не расстался с надеждой. Мюриэл, судя по всему, чудовищная болезнь Билли сразила, однако было бы неправильно осуждать ее за то, что она отмежевалась от своего психически нездорового сына. В том-то все и дело. Когда речь идет о чужой трагедии, стороннему наблюдателю легко делать всевозможные заявления о том, как должны вести себя переживающие горе люди. Но при этом мы забываем одну простую истину: каждый по-своему реагирует на тяжкие невзгоды, что обрушивает на нас жизнь. Пытаться навязать свой так называемый план действий в кошмарной ситуации, которая тебя самого никак не касается, — это верх наигнуснейшего чванства. Есть еще и такой нюанс: чужие трагедии вызывают у нас живой интерес, а все потому, что они вселяют в нас ужас, ибо каждый из нас в глубине души понимает, что в любой момент нашу жизнь целиком и полностью могут перевернуть некие страшные силы, действие которых не дано предвидеть.
