Местный директор КЗР не погиб в результате падения колод. Он и его ближайший менеджер были переведены из нашего штата на другие административные должности.
Празднование нашей победы выразилось в двух предложениях.
— Пожалуйста, не забывай этого, — сказала мне Лесли, тогда как ее компьютер остывал впервые за все время с начала нашей кампании. — Правительственная пропаганда говорит: «Ты не можешь протестовать против государственных учреждений». Но когда люди решаются на борьбу с государственными учреждениями, всего лишь несколько маленьких людей против чего-то огромного, которое поступает неправильно, ничто — ничто! — не может помешать им победить!
Затем она упала на кровать и проспала три дня.
Сорок один
Где-то в середине нашей схватки с КЗР часы ДН пробили полночь, но их никто не услышал. Департамент по налогообложению затягивал принятие решения около четырех лет, и прошел уже год с тех пор, как я получил законную возможность отказаться от выплаты долга в миллион долларов в связи с банкротством.
Пока длилась битва с КЗР, мы не могли найти свободного времени, чтобы рассмотреть возможность согласия на мое банкротство; когда она закончилась, мы едва ли могли думать о чем-то другом.
— Это будет не очень весело, маленький вук, — сказал я, мужественно решаясь на четвертую попытку испечь лимонный пирог по рецепту моей матери. — Все будет потеряно. Мне придется начать все с нуля.
Она накрывала стол для обеда.
— Нет, тебе не придется, — сказала она. — Законы о банкротстве говорят, что тебе разрешается оставить себе «инструменты, необходимые для твоего ремесла». И есть еще крайний минимум средств, который ты можешь взять себе для того, чтобы не умереть от голода слишком скоро.
— Серьезно? Можно содержать дом? Жилище? — Я раскатал тесто тонким слоем, поместил его на противень и призвал на помощь фею хрустящей корочки.
— Дом содержать нельзя. Даже трейлер.
— Мы можем пойти жить среди деревьев.
— Это будет не так уж плохо. Мэри Кинозвезда имеет сбережения, не забывай; и она не разорится. Но что ты скажешь о правах на свои книги! Ведь ты же потеряешь их! Что ты скажешь, если кто-то купит права и распорядится ими по своему усмотрению, если он снимет дешевые фильмы по твоим прекрасным книгам?
Я поставил противень с пирогом в печь.
— Я переживу это.
— Ты не ответил на мой вопрос, — сказала она. — Но можешь не отвечать. Что бы ты ни сказал, я знаю как ты себя чувствуешь. Нам придется быть очень бережливыми, экономить каждый цент и думать о том, как выкупить права.
Перспектива потери авторских прав на книги преследовала нас обоих подобно необходимости продать своих детей с аукциона тому, кто даст самую высокую цену. И они будут потеряны, и аукцион состоится, если я соглашусь на банкротство.
— Если я пойду на это, правительство получит по тридцать или сорок центов вместо каждого доллара, который я ему должен и мог бы уплатить полностью. КЗР пытался затевать незаконную торговлю лесом и потерпел неудачу, которая влетела правительству в копеечку. Если это случилось снами, вуки, если мы просто наблюдаем свою крохотную часть происходящего, сколько миллионов они выбрасывают везде в других местах? Как правительство может быть таким процветающим и делать так много ошибок?
— Я удивлялась этому тоже, — сказала она, — и думала об этом. В конце концов я пришла к единственному возможному ответу.
— И каков же он?
— Практика, — сказала она. — Неустанная, безжалостная практика.
Мы полетели в Лос-Анжелес и встретились с юристами и счетоводами на последнем оборонительном рубеже наших попыток прийти к согласию.
— Я сожалею, — сказал Джон Маркворт, — но мы не можем получить доступ к их компьютеру. Ни один человек нам не отвечает на письма и на телефонные звонки. Компьютер время от времени посылает сообщения. Не так давно мы получили информацию, что дело ведет новый агент, миссис Фомпир. Она двенадцатая. Держу пари, что она собирается запросить у нас отчет о финансовом состоянии.
Все ясно, думал я. Они вынуждают меня пойти на банкротство. И все же я уверен, что несправедливости нет; я знаю, что наши жизни даются нам для обучения и развлечений. Мы создаем себе проблемы, чтобы проверить на них свои силы: если бы у меня не было этих проблем, появились бы другие — такие же настоятельные проблемы. Никто не может учиться в школе без контрольных вопросов. Но эти вопросы часто имеют неожиданные ответы, а иногда бывает и так, что можно дать только один, чрезвычайно категоричный ответ.
Один из консультантов нахмурился.
— Я работал в ДН в Вашингтоне тогда, когда Конгресс принимал голосованием закон о погашении путем банкротства задолженности при невыплате федеральных налогов, которым вы хотите воспользоваться, — сказал он. — ДН очень не нравился этот законопроект, и когда он вступил в юридическую силу как закон, мы поклялись, что если кто-то попытается воспользоваться им, мы сделаем так, что он пожалеет об этом!
— Но если это закон, — сказала Лесли, — как они могут помешать людям пользоваться:
Он покачал головой.
— Я просто честно предупреждаю вас. Есть закон или его нет, а ДН не даст вам покоя; они будут досаждать вам всеми возможными способами.
— Но ведь они хотят, чтобы я стал банкротом, — сказал я, — поэтому какие у них могут быть возражения!
— Возможно, это так. Я посмотрел на Лесли, на ее уставшее лицо.
— К чертям ДН, — сказал я.
Она кивнула.
— Достаточно четырех потерянных лет. Давай снова вернем себе наши жизни.
К юристу, который оформляет документы при банкротстве, я принес список всего, что имел: дом, джип с трейлером, банковские счета, компьютер, одежду, легковой автомобиль и авторские права на все книги, которые я написал. Я потеряю все это.
Юрист прочитал список молча, а затем сказал:
— Суд не будет интересоваться тем, сколько у него пар носков, Лесли.
— В моей книге о банкротстве сказано включить в список все, — ответила она.
— Носки можно было не перечислять, — сказал он.
Оказавшись в преддверии ада, благодаря тучным циклопам из ДН с одной стороны и отбивая атаки пилильщиков из КЗР с другой, мы боролись то с одним монстром, то с двумя сразу в течение четырех лет без перерыва.
Никаких приключений, книг, постановок, кинокартин, телевидения, никакой продуктивной деятельности — ничего из жизни, которой мы жили до того, как сражение с правительством стало нашим основным занятием.
И во всем этом, несмотря на то, что это были самые напряженные и трудные времена из всех, которые мы когда-либо переживали — и это было самое странное —: мы становились все более счастливы, живя вместе.
