Мы ехали поездом в Мандалай. Вагон качался и грохотал, потому ни о каком чтении не могло быть и речи. В поезде было жарче, чем снаружи, открытые окна почти не спасали. К запахам еды и пота примешивался резкий аромат дезодоранта, которым то и дело брызгался китаец, сидевший впереди нас.
Уж не знаю как, но У Ба раздобыл билеты в вагон первого класса. Мы сидели в просторных креслах с откидными столиками и мягкими спинками, однако удобными я бы их не назвала. Моя спина чувствовала каждую пружину, но я не жаловалась. В задних вагонах люди спали на жестких скамьях, среди корзин и ящиков с овощами, фруктами и курами. Кому не хватало места, ложились на пол. Да и по сравнению с грузовиком, на котором мы добирались до Тхази, это был вагон люкс.
В проходе без конца сновали торговцы с корзинками и ведрами, громко расхваливая свой товар. Нам предлагали вареные яйца, арахис, рисовые колобки, бананы, манго, бетель. В пластиковых мешочках подрагивала непонятная жидкость коричневого цвета. Торговали маленькими сигарами, скрученными вручную, и сигаретами. Один делец сунул мне под нос миску, где в маслянистом соусе плавали тощие куриные ножки, густо облепленные мухами. Я поморщилась и замотала головой.
Вдали неторопливо садилось солнце. Мы проезжали какой-то городок, и поезд сбавил скорость. Вдоль соседнего пути двое парней вели водяного буйвола. За ними шла женщина, водрузив на голову несколько глиняных кувшинов, один на другой. Невдалеке от путей горел огонь в уличных очагах. В небольшом пруду плескались голые ребятишки.
Я вспоминала рассказ Маунга Туна. Тхар Тхар не погиб. Он жив.
Тогда, в чайном домике, до меня не сразу дошел смысл простых слов. Почему-то мы с братом не допускали такой возможности. Нам казалось, мы идем по следам мертвого человека. Ну Ну считала, что ее сын погиб, в том же были уверены Кхин Кхин и Ко Гуи.
Маунг Тун расспрашивал повстанцев про Тхара Тхара. Те рассказали, что видели, как рослый человек встал, взял на руки безжизненное тело товарища и пошел вниз по течению. Они не пытались его задержать.
Годы спустя Маунг Тун услышал от водителей грузовиков о странном монахе. Он жил с несколькими детьми и множеством кур в старом монастыре в окрестностях Хсипо. Все водители называли его удивительным человеком. У этого монаха под подбородком красовалось большое родимое пятно, на правой руке недоставало пальца, а повыше локтя темнел шрам. Должно быть, раньше монах был храбрым солдатом, а увечья получил в бою.
Потом то же самое рассказали двое водителей автобусов. Маунг Тун решил, что все они говорят о Тхаре Тхаре, У Ба тоже так считал. Я сомневалась.
Дальнейший наш путь лежал в Мандалай. Там мы собирались переночевать, а утром отправиться в Хсипо.
Поезд резко остановился. Толчок разбудил брата, он огляделся, вспомнил, где находится. Ему хотелось пить. Я подала У Ба свою бутылочку с водой. Он пил маленькими глотками и о чем-то спрашивал пассажира, сидевшего по другую сторону прохода.
– Через два часа будем в Мандалае, – сообщил мне У Ба. – Есть хочешь? – (Я кивнула.) – Я тоже. Может, подкрепимся?
– В этом поезде?
– У них есть вагон-ресторан.
Я покосилась на замызганную обивку кресел и липкий пол:
– Не думаю, что это хорошая затея.
– Съедим по небольшой порции вареного риса и выпьем кофе. То и другое готовится на кипяченой воде. Не волнуйся.
У Ба встал. Я неохотно последовала за ним.
Поезд снова тронулся. Вагон качало, и я дважды натыкалась на кресла.
Ресторан был заполнен почти до отказа. Оставалось ровно два свободных места, словно их зарезервировали для нас. У Ба прошел к ним и сел, я остановилась в проходе. За соседним столиком обедали солдаты. Зеленая форма, сверкающие черные сапоги и красные от бетельного сока зубы…
У Ба выразительно поглядел на меня, приглашая садиться. Я медлила. Мое замешательство не осталось незамеченным, пассажиры умолкали и с любопытством пялились в мою сторону.
Уходить было поздно, да и не хотелось оставлять брата одного. Я села на последний свободный стул.
– Они нам не помешают, – шепотом успокоил меня У Ба. – Даже не поймут, о чем мы говорим.
Солдаты с интересом смотрели на нас. У Ба им улыбнулся, они ответили тем же. Я отвернулась к окну.
Когда подошел официант, У Ба заказал две порции риса с курицей и овощами и две чашки кофе. За открытой дверью кухни сновали повара в грязных, потных футболках, стоял примитивный очаг, а также подобие корыта, в котором один из кашеваров помешивал длинной ложкой.
– Можно вопрос?
– Спрашивай, о чем хочешь, – великодушно позволил У Ба и подмигнул.
– Почему бирманцы всегда смеются, даже когда им совсем не до смеха?
Брат склонил голову набок и посмотрел на меня так, словно давно ждал этого вопроса.
– У нашего смеха много значений. Мы смеемся не только когда весело, но и когда нам не по себе, когда сердиты или испуганы.
– Смех – это маска?
– Можно сказать и так. Если ты внимательнее присмотришься, сама поймешь, что скрывается за той или иной улыбкой.
Официант принес два стакана горячей воды и пакетики растворимого кофе. Вскоре подал и рис. Кушанье оказалось аппетитнее, чем я ожидала. У Ба хлебнул горячего кофе, обжег рот и засмеялся над собой.
– Разве позволительно человеку моего возраста так жадничать?
Мне понравился рис, умело приправленный кориандром и другими травами. Еда была вкусной, на чем бы ее ни готовили.
– Как думаешь, мы найдем Тхара Тхара? – спросила я, вслед за У Ба обжегшись кофе.
Он кивнул.
– А вдруг этот монах без пальца – не он?
– Возможно.
– За это время Тхар Тхар мог умереть. Водители грузовиков рассказывали о нем давно. Прошло несколько лет.
– Всякое может быть.
– Но ты и сейчас думаешь, что мы его найдем? – (У Ба уверенно кивнул.) – Почему?
– Интуиция.
– Она способна запутать.
Брат покачал головой:
– Надо всегда доверять своему чутью.
Я рассмеялась:
– Не знаю насчет твоего, а своему я не верю. Оно ненадежно и уже многократно меня подводило.
– Быть такого не может. Интуиция – это память о нашем опыте. Надежная память. Нужно лишь внимательно слушать ее голос. – Он улыбнулся и добавил: – Интуиция не всегда говорит напрямую. Бывает, она твердит совсем не то, что нам хотелось бы услышать. Но от этого не становится менее правдивой.
Я молча ела, думая над его словами.
У Ба давно умял свою порцию и заказал еще кофе. Вид у него был усталый и даже изможденный. За эти дни он заметно осунулся.
Вначале я подумала, что брат поперхнулся кофе. Я встала и слегка похлопала его между лопаток, но У Ба отмахнулся, прося отойти. У него снова начался приступ кашля, он покраснел, вцепился пальцами в край стола. Даже солдаты отвлеклись от еды и с беспокойством глядели на него. Испугавшись, я схватила У Ба за руку и принялась растирать ему спину. Наконец кашель прошел. Казалось, он отнял у брата последние силы.
