Написать ему? Несколько раз я порывалась это сделать и каждый раз отказывалась от своей затеи. О чем я скажу? О том, что меня снедает тоска? Что готова бросить Нью-Йорк и перебраться в Хсипо?
Меня трогала забота брата. У Ба не сомневался, что я страдаю от любви. По его мнению, все мы носим этот вирус, хотя в моем случае «заболевание» оказалось на редкость тяжелым. Против вируса любви все лекарства бессильны. Тело и душа либо исцеляются сами, либо… не исцеляются.
Перемена места может ослабить болезнь, но ненадолго. Видя, что дома я чахну, У Ба вытаскивал меня на прогулки. Мы навещали горные деревушки, съездили на озеро Инле, славящееся плавучими садами. Помимо садов, туристов манили местные рынки и монастырь, где жили прыгающие кошки. Мы подолгу сидели в чайном заведении. Все это шло фоном. Мысли о Тхаре Тхаре и монастыре не исчезали, как бы я ни старалась отвлечься.
В один день У Ба снова повел меня куда-то. Мы прошли весь город и поднялись на холм. Мощеная дорога сменилась песчаной, а та – малозаметной тропкой. Вскоре я поняла, куда мы идем. Среди кустов и пожухлой травы я увидела первые могилы – пыльные серые бетонные плиты без надписей и украшений. Без цветов. Запустение кладбища было под стать моему состоянию.
Почти пятнадцать лет назад, в безветренный день, здесь сожгли тела Ми Ми и Тина Вина. Брат рассказывал о двух столбах дыма, которые тянулись к небу и вдруг слились воедино.
Не все истины поддаются объяснению. И не всё, что можно объяснить, является истинным.
Зачем он притащил меня на кладбище?
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила я.
Мой вопрос прозвучал резко, даже сердито.
– Ничего, – ответил У Ба. – Просто привел тебя на место, где наш отец… – Он замолчал, но через несколько секунд заговорил снова: – Я подумал, тебе захочется снова здесь побывать и это может… помочь.
Я кивнула:
– У Ба, прости меня за резкость. Я все время на грани срыва… Сама не понимаю, что со мной.
Он сел на землю, протянул мне руку. Я тоже села. Долгое время мы молчали. Мой взгляд бесцельно блуждал по окрестным холмам с прямоугольниками рисовых полей, перелесками, бамбуковыми рощами и белыми пагодами.
– Подскажи, что мне делать.
– Кто я такой, чтобы давать тебе советы?
– Мой брат, у которого я сама прошу помощи.
У Ба внимательно посмотрел на меня, задумался. Вероятно, спрашивал свое сердце, – это читалось по его лицу. Потом он замер и опустил голову:
– Должно быть, пришло время… вернуться.
– Куда?!
– В твой мир.
– А разве это не мой мир? – Я не скрывала раздражения.
Больше всего меня задела отстраненность в его голосе.
– Твой, – согласился У Ба.
– Ты никак пытаешься спровадить меня в Америку? – попыталась пошутить я.
У Ба глубоко вздохнул:
– Джулия, по мне, так оставайся в Кало навсегда. Я лишь боюсь… здесь ты не найдешь того, что ищешь.
– А чего я ищу?
– Ясности.
– Относительно чего?
– Себя.
– И ты думаешь, в Нью-Йорке я ее найду?
– Не знаю. Но скорее там, чем здесь.
– Почему ты так думаешь?
– Иногда нам приходится искать вдали то, что лежит рядом. – (Я не понимала, куда он клонит.) – Иногда необходимо сделать нечто не ради результатов, а чтобы понять: хотим мы совсем другого.
– А потом оказывается слишком поздно…
– Иногда…
Я втянула в себя воздух, выдохнула и растянулась на траве рядом с братом.
– Что сказал бы по этому поводу Будда?
У Ба засмеялся:
– Что истина – у нас в душе. Там и найдешь ответ.
– А вдруг не найду?
– Это скажет о том, что плохо искала.
Я подняла голову к небу. Мимо проплывали клочья облаков, – может, их очертания подадут мне знак? Увы, я не владела даром Ну Ну гадать по облакам, и они по-прежнему оставались для меня бесформенными белыми пятнами, иногда закрывавшими солнце.
– Тхар Тхар мне написал: «В том, кого однажды отвергли, навечно сохраняется ощущение ненужности». И еще: «Тот, кого не любили, всегда будет испытывать неутолимую тоску по любви». Как думаешь, он прав?
– Да.
– Но тогда получается, все мы – пленники?
У Ба задумался над ответом:
– Не совсем так. Что бы мы ни носили внутри, каждый человек отвечает за себя, свои поступки и свою судьбу. Нет такого плена, из которого нельзя вырваться.
– Я не согласна. Некоторые тени слишком длинны.
– И это не позволяет нам выйти на свет?
– Да.
Брат покачал головой.
– Нам незачем всегда и во всем соглашаться, – с улыбкой ответил он и тоже лег.
Мне вспомнился вопрос, который Ну Ну задавала мужу: «Можем ли мы сбросить часть прежней души и заменить ее тем, что в нас выросло? Или, – я чуть ли не слышала ее голос, – нам до смерти суждено оставаться такими, какими родились?»
А если мы пытаемся сбросить старую душу, когда нам еще нечем ее заменить?
Такие вопросы нужно обсуждать не с У Ба, а с Эми. Мы бы расселись на ее диване, пили бы вино, закусывая сыром, и детально анализировали случившееся, взвешивая все за и против. Не упустили бы ни одной мелочи, проговорив до глубокой ночи.
Но Эми далеко, и мне самой приходилось искать ответы. Есть ли смысл оставаться в Бирме? Чем я здесь займусь? Открою юридическую контору в Рангуне? Стану хозяйкой чайного домика в Кало? Поселюсь в старом монастыре близ Хсипо? Что получу и что потеряю? Мне вдруг подумалось, что с помощью Эми я быстро бы увидела всю абсурдность затеи. И в то же время было трудно представить, что я возвращаюсь в Америку и как ни в чем не бывало открываю дверь комнаты заседаний, готовая сражаться за чьи-то авторские права.
Однажды я уже сделала такую ошибку.
Я быстро прикинула сумму моей доли от продажи родительского дома. При экономном расходовании денег хватило бы на много лет, а в Бирме, скорее всего, до конца моих дней. Что мне делать в Нью-Йорке? Была ли хоть какая-то альтернатива моей прежней рутинной жизни? Над этим вопросом я никогда всерьез не задумывалась.
У Ба лежал с закрытыми глазами, мне даже показалось, что он дремлет. Я бросилась в Кало, мучимая чужим голосом внутри себя. Я должна была разгадать загадку этого голоса. Разгадала. Голос Ну Ну смолк, но вместо него я слышала другой, очень знакомый – мой собственный, без конца нашептывающий противоречивые советы.
Собирай вещи и уезжай!
Оставайся!
