Кем был мой Враг?
Моя рука тянется и осторожно приглаживает мягкие чёрные кудри. Прощай, Враг мой. То, что люди и эльфы называют душой, очень сильно болит у меня по тебе. Я надеюсь, ты слышишь меня. Хотя нет, из Бездны Зверя ты уже никогда и ничего не услышишь. Место последнего успокоения и для бога, и для зверя, и для человека. И для такого, как я, — Губителя.
Да, теперь я знаю, откуда и для чего пришёл. Память лежит передо мной открытой книгой — точнее, сразу две памяти. Моя и того, кому когда-то принадлежало это тело. Но вот кто такая Царица Теней? Откуда она взялась? Я помню истории Новых Богов, Восстание Ракота и низвержение Обетованного, бегство его старых хозяев и прорыв Неназываемого. Всё это есть во мне. Но вот Царица… её брат… Чёрный… Возрождающий…
Белые пятна. Я никогда и не знал этого. Я воевал с кем-то из магических рас и не подозревал, что среди них окажется любительница имени «Царица Теней».
Я заставляю себя подняться. Ну что ж, бой закончен, пришла пора считать потери…
Они невелики. Достаточно ощутить лишь малейшую дрожь заклятий, готовых немедленно бросить в бой всю свою иномировую силу. Я ничего не потерял. Но чем смыть чёрный позор поражения?..
Я не мог уйти, бросив тело доблестно сражавшегося Врага без погребения, разумеется, я не зарывал тела в землю и не разжигал последнего костра. Один удар — и в склоне изуродованного холма пробита глубокая и прямая пещера. Второй удар — высеченные искры складываются в застывшее сверкающее ложе. Удар третий — пещера наглухо запечатана. Там, в дальнем её конце, остается мой Враг — безгласный и недвижимый. Тело сохранится нетленным. Пусть оно ждёт своего часа.
Повернувшись спиной к холму, я ухожу прочь. Позже, когда уляжется суматоха в мыслях, я детально, по мгновениям восстановлю схватку и, пустив в ход весь арсенал заклятий познания, выясню, кем же был мой таинственный противник.
Место действия: Лесной Предел. Хутор Аргниста
Полдень. Солнце в зените. Края полей тонут в жарком мареве. Торопись, летний час дорог.
Хоть и нет хозяина, а отлынивать всё равно не дадут. Теперешний день зимний месяц кормит. Так что мысли прочь, косу в руки — и давай по неудобьям, где ещё сочная трава осталась, маши от светла до темна. Хорошо, Орды нет, увалила куда-то, проклятущая, в кои веки можно спокойно работать. И даже Нелюдь с Нежитью, нахлынувшие, кажутся совсем не страшными. Так, маячат где-то неподалёку, но теперь-то они учёные.
Самострел, работа Двалина сгинувшего, на диво силён оказался. Тетиву одним движением взведёт и ребёнок, а кучность боя такова, что закрепи арбалет на колоде — и он тебе будет одной стрелой ранее всаженную в мишень расщеплять. Гоблины этих самострелов теперь пуще огня боятся. Апорт, что на хуторе вместе с Деерой-хозяйкой правит, распорядился побольше таких наделать. Хоть и похуже они вышли у своих умельцев, а всё равно куда лучше тех, что раньше были.
Правда, к хуторам не одни только гоблины с троллями подались. Придвинулась и Нежить, от которой копья да стрелы не помогают. Поневоле вспомнили старые, дедовские ещё слова-наговоры, обереги, камни охранные… С призраками только так и сладишь.
Идут дни, солнцегрей сменился гриборостом, на ягодниках налились алые точки брусники, началась жатва, а от хозяина, от Аргниста, — ни слуху ни духу. Да и откуда ему взяться, слуху-то? Приказчики только по весне пожалуют.
Деера совсем извелась. Не говорит никому, голову высоко держит, и слёз её никто никогда не видит, а только сохнет с каждым днём, уж и непонятно, в чём душа держится. Алорт тоже всё мрачнее и мрачнее — крепко отца любил парень, то всякий знает; и Армиол как в воду опущенный, не улыбнётся лишний раз, с девкой не пошутит, а вот Арталегу раздолье. Братьев он за указ не считает, а те пока, завет отцов храня, кулаки в ход не пускают. Саата что ни день, вся в слезах. Перед людьми стыдно — вот-вот схватит младеня в охапку (дочь у неё народилась, красивая, точно игрушка) — и к отцу на хутор. Позору не оберёшься! А что ещё молодухе делать, ежели муженёк уже всех незамужних девок перепробовал и теперь уж и на мужних жен поглядывает? А Саату всё больше вожжами потчует.
…Нет, коли не вернётся хозяин, быть большой беде. Аргнист, он ведь словно вервие на венике — весь пук вместе держит, хоть его и не видно почти. Сыскать бы хозяина-то! Да только где ж его сыщешь… И чародея толкового, чтобы заклятьем отыскать смог, только на юге найти можно.
И мрачнеют лица, и думаются невесёлые думы, да только всё без толку. Куда с хутора подашься? Бают, на севере рождённым за Костяную Гряду хода нет. И желающих проверить это на себе что-то не находится…
…А всё-таки хорошо — лето пока ещё на дворе. О зиме сейчас лучше не думать.
Я вышел к краю леса; между деревьями зажелтело ещё не сжатое поле. Зайти на хутор? Назваться можно целителем… Меня отчего-то тянуло зайти… Да, конечно, я же был здесь! Точнее, не я, а тот… в чьём облике я пока хожу.
Я оглядел себя: зелёный плащ… длинный белый лук… тонкий белый меч с семью рунами на лезвии… Да, все так, как было.
Через приотворённые створки ворот я вошёл во двор. Память услужливо подсказывала, кто есть кто среди сновавших по двору людей, которые, увидав меня, внезапно разом замерли, пораскрывав от изумления рты. И неудивительно — покойник вдруг вернулся!
Я откинул капюшон и поклонился — я, никогда и никому не кланявшийся! Но привычки того, другого, были сильнее.
А мгновение спустя я услышал истошный женский вопль — с надрывом, как может кричать раненая волчица. Дверь распахнулась, со ступеней высокого крыльца кубарем скатилась молодая женщина — волосы растрёпаны, на щеке кровь, — а за ней, рыча и размахивая ременной петлёй, гнался здоровенный парень, молодой, но шириной плеч почти не уступавший входным дверям.
Он догнал её и сбил с ног одним тычком в спину. Хрипло зарычал, бешено вращая глазами, замахнулся ремнём и хлестнул упавшую по лицу. Закрыться она не успела.
Я, Губитель, смотрел на всё это спокойно — людские дела меня не касаются; но вот тот, второй, взъярился тотчас же. И я шагнул вперед, даже не успев понять, зачем, в сущности, это делаю.
Я перехватил занесённую для повторного удара руку. И услышал свой голос (хвала Равновесию, именно свой, а не того, чьё тело тогда позаимствовал):
— Хватит, Арталег.
Да, тот хорошо знал сего типа. Парень по имени Арталег обмер. Он глазел на меня, и рот его медленно приоткрывался. Я отпустил его руку — она бессильно упала вдоль тела.
— Вставай, Саата-травница, — сказал я, наклоняясь надлежащей.
Он попытался воспользоваться этим, парень по имени Арталег, умевший довольно-таки быстро соображать. В его кулаке оказалась железная чушка, и ею он попытался со всей силы двинуть меня по затылку. Опасную игрушку пришлось отобрать, а самого парня слегка стукнуть по челюсти. Он всхрапнул и осел в пыль.
Ух, как вспыхнули её глаза, когда она увидела протянутую руку и моё лицо (вернее, лицо того). Сколько в них было… я даже не знаю таких слов. Призыв? Радость? Боль? Надежда? Нет, не то. Всё вместе и каждое по отдельности.
