– И где же ребенок? – Дашка, раздраженная тем, что ее заставили в такую рань прийти домой ради ужина, задала вопрос, который заставил родителей вздрогнуть.
– В каком смысле? – Олег отложил вилку.
– В прямом! С первого класса слышу разговоры: усыновить, усыновить. Семь лет болтовни. Где брат или сестра?!
– Как ты разговариваешь…
– А сколько можно тянуть?! – Даша не скрывала своей обиды. – Учили вас, учили, и никакого толку. Со мной и то нормально договориться не можете.
– Если бы с тобой могли, – Олег заскрипел зубами, – давно бы родили еще! А с таким характером, как у тебя, просто страшно.
– Не бойся, – Дашка, довольная комплиментом, усмехнулась, – я такая одна!
– Хватит! Я тебе сколько раз…
Маша торопливо протянула руку под столом и положила ладонь на колено мужа. Она не хотела скандалов. Хрупкий мир с Дашкой был лучше новой войны.
– А-а, – дочь отмахнулась, – вам бы только отговорку найти.
– Понимаешь, – Маша строго посмотрела на Дашу, – нам сказали, все детки в детских домах очень больны.
– Да? – Дашка удивленно вскинула брови. – А где они здоровы-то? У нас в классе у одного эпилепсия, у другого сахарный диабет, у третьего еще какая-то неведомая фигня. Я вон тоже все детство болела.
– Все-таки это другое.
– Почему?! Если ребенок болеет, его надо брать и лечить.
– Есть болезни, которые не лечатся.
– Что, у всех? Ты сама говорила, там сотни тысяч детей. Да еще каждый день новенькие прибывают. И вот про всех заранее известно, что они неизлечимые?!
– Я не знаю…
– Так ты сначала узнай. Пусть вам про каждого ребенка расскажут. Когда в детский дом поедете?
– Нам сначала бумаги нужно собрать. Твое согласие получить.
– Я согласна! – Дашка торопливо, кривясь от ненавистного вкуса, дожевала кусок рыбы и вскочила из-за стола.
– Садись! – Маша бросила на дочь испепеляющий взгляд. – Мы еще чай будем пить.
– Я не хочу никакой чай! Меня Кира с Ником ждут.
– Подождут, – Маша молчала и буравила ребенка взглядом, пока Дашка, закатив глаза к потолку, не села за стол, – ты должна написать согласие в присутствии специалиста опеки.
– Ладно. Когда к ним поедем?
– Они принимают по вторникам и четвергам, в первой половине дня.
– Круто! Давай в четверг: как раз вместо школы.
– Даша!
– Что? Детей-то надо усыновлять! Чего они там сидят без дома, без семьи?
– Чаю нам с папой налей, пожалуйста.
Дашка нехотя вылезла из-за стола и поплелась из столовой в кухню. Зазвенела посуда, полетела на пол крышка заварочного чайника, послышалось раздраженное бормотание.
Родители, не сдержавшись, как по команде заулыбались. «Расколоться» при Дашке было никак нельзя – их дочь, опытный манипулятор, только и делала, что пыталась управлять эмоциями родителей. Сейчас ей позарез нужно было вернуться на улицу – закадычные друзья сидят на крыльце и ждут – значит, стоит задача переключить внимание мамы с папой на животрепещущую тему.
– Ты знаешь, она права. – Олег беспомощно развел руками.
– Наверное, – Маша кивнула, – нам же и в школе говорили, что многие страшные диагнозы – не приговор. В семье ситуация со временем выправляется.
– Вот именно!
– Пока мы с тобой ждем свое заключение, – к Маше постепенно начала возвращаться прежняя убежденность, – в роддомах откажутся от сотен младенцев. Из неблагополучных семей заберут тысячи детей. Их пока никто даже не видел, не говоря уж о медицинских обследованиях. Рано на всех ставить печать одним махом.
– Приятно иметь в семье собственного диктора. – Олег улыбался, с нежностью глядя на жену. – Умеешь ты все разложить по полочкам. Четко и ясно!
Маша весело отмахнулась.
– Ну что, едем к Тамаре Михайловне в четверг?
– Давай. – Олег кивнул. – В кои-то веки поможем ребенку прогулять школу.
До четверга Маша вела бесконечные беседы сама с собой. Давно прочитанные книги Петрановской переместились с полки на тумбочку у кровати, туда же переехала Гиппенрейтер. Внутренние диалоги не умолкали: после семи лет раздумий, стоя на пороге новой жизни, Маша в тысячный раз прокручивала в голове все «pro et contra». Она осознала главное – нет «правильного» решения, есть только ее собственный путь и дорога ее семьи. Даже если они откажутся идти в детский дом и навсегда забудут о своем желании усыновить ребенка, это не будет унизительным поражением. Это будет выбор, на который каждый имеет право. Но чем чаще рисовала она картины будущего – с малышом или без него, – тем яснее становилось желание идти до конца. Она находила для себя все новые и новые аргументы «за».
Во-первых, «серьезно» и «неизлечимо» больны – это две разные вещи. Кристально здоровых людей все равно нет ни среди домашних детей, ни среди взрослых. Если проблему можно решить, значит, никакой беды нет: нужно только взвесить свои моральные и материальные силы. Во-вторых, все диагнозы, записанные в медицинской карте ребенка, надо перепроверять у независимых врачей. Это не просто разрешено законом – в школе приемных родителей говорили, что делать это необходимо. Все, что может быть выявлено и найдено, должно выйти на поверхность как можно раньше. Только так появится понимание, что именно предстоит предпринять. А кроме того, бывает, в учреждениях специально сгущают краски – финансирование детей с серьезными заболеваниями выше. В-третьих, абсолютно у всех детей в детских домах и домах ребенка записано в карте «отставание в развитии». Это не значит, что у маленького человека нарушение работы центральной нервной системы – это всего лишь последствия жизни вне семьи. Когда младенец лежит все время туго запеленатый, его не берут на руки, не выкладывают на животик, не купают в ванне, очень скоро по своим умениям он начинает сильно отличаться от малыша, растущего на маминых руках. Ну, а дальше по нарастающей. Как исправлять? Обеспечить ребенку занятия и условия, естественные для его возраста.
Постепенно утверждение Тамары Михайловны о том, что все дети «насквозь больные», теряло правдоподобность, таяло. Хотя все чаще беспокоил второй вопрос – «дурная наследственность». А что, если действительно наследственные болезни, которые нельзя заранее распознать, проявятся в полной мере года в три? Или заложенный предками-алкоголиками генетический код отыграется на маленьком человеке самым чудовищным образом? Все эти мысли Маша уже переживала, перемалывала не один десяток раз на протяжении многих лет. И каждый раз отвечала сама себе новым вопросом: а разве, рожая ребенка, можно знать, что именно будет заложено в нем? Какие черты характера или врожденные болезни выберутся через него на божий свет? Если бы было так, никогда, ни одни родители не испытывали бы трудностей со своими детьми – заранее знали бы, чего им ждать. Смешно даже думать о таком, когда позади 14 лет рядом с Дашкой. И кто знает, что еще предстоит…
