Невеселую историю я вам поведала. Думаю, наш брак все равно бы рано или поздно распался. Невозможно долго заставлять себя быть не тем, что ты есть на самом деле. Нас соединял Марк, а когда его не стало, Деррик вернулся к жизни, которую вел раньше и о которой я не знала. Мне время от времени намекали, но я только отмахивалась. А оказалось, все это правда, люди хотели открыть мне глаза. Но я ни о чем не жалею, ведь у меня был Марк, хоть и недолгое время. Это были самые счастливые годы в моей жизни, никакое другое счастье мне не нужно… Странная штука – жизнь, – сказала она со вздохом, – никогда не знаешь, подарит она тебе что-то или отнимет. Марк был подарок, источник чистой, ни с чем не сравнимой радости. Каждая минута, что он прожил, для меня драгоценна, и что с того, что я вышла замуж за Деррика, ведь у нас родился сын. А сейчас в моей жизни нет и следа того, что было, – буднично сказала она.
Он видел, что она приняла все в своем прошлом, все горести и невзгоды. И вопреки всему не сломлена и не только живет достойно, но и помогает так же достойно жить окружающим. А от того, что позволяет себе краткосрочные романы с такими мужчинами, как Зак, никому нет вреда, просто они не дают демонам прошлого приближаться к ней.
Жан-Шарль понимал, что Тимми поистине замечательная женщина, при первой их встрече он ее не разглядел. Да и как разглядеть, когда суть человека скрыта в глубине. Такой силы духа с лихвой хватило бы на сотню человек, а мужества – на тысячу. Они сейчас смотрели друг на друга, и вдруг Тимми осознала, что все это время она опять держала его за руку. Для того чтобы рассказать такую историю жизни, нужна поддержка или присутствие друга, и теперь она считала его своим другом, и он тоже считал себя ее другом. Он на короткий миг вошел в ее жизнь, помогая справиться с неожиданно свалившейся на нее жизненной передрягой, и когда она уедет, то увезет частицу его с собой, ведь так всегда случается, если ты отдал человеку частицу себя. Она открыла ему свои самые сокровенные тайны, впустила в свое израненное, истерзанное сердце. Она любила повторять, что ее сердце похоже на старинную китайскую вазу – сплошь в паутине мельчайших трещин, но прочную и крепкую. И Жан-Шарль тоже почувствовал в ней это качество, да и как не почувствовать, когда услышишь рассказ о такой непростой жизни. И еще он испытывал к ней огромное уважение, какое мало кто в нем вызывал. Удивительная женщина, он никогда такой не встречал, его восхищали ее мужество и отсутствие обиды на жизнь. Как ни мучительны были пережитые ею утраты, как ни болели раны, которые жизнь ей наносила, она принимала все как дар. Ее душа была прекрасна и полна чувства собственного достоинства. В ней нет ни тени злобы, горечи, гнева. А ее раны вызывали у него сейчас глубочайшее сострадание.
– Как грустно, что вы не вышли потом замуж и у вас нет сейчас детей, – с участием сказал он. Он был глубоко взволнован и ощущал ее утраты почти как свои собственные. Подумать только, она потеряла всех, кого любила, кто был ей дорог и близок. Родителей, сына, мужа. И не сломлена, хоть сердце ее истекало кровью. Когда ее сын умер, ей было всего тридцать шесть лет, а когда развелась – тридцать семь. Она вполне могла начать новую жизнь, но не захотела и честно рассказала ему – почему, а он сидел и слушал ее, слушал… «Может быть, она просто боится снова полюбить?» – подумал Жан-Шарль. Да, наверное, ее страх слишком велик. Время летело, они и не заметили, что разговаривают уже чуть ли не два часа и при этом держат друг друга за руки. Он чувствовал, что она стала близка ему, он и подумать не мог, что такое может случиться, но и мысли не мелькнуло усилить эту близость. В его чувстве не было романтической подоплеки. Он просто ощущал, что между ними возникло сильное человеческое притяжение, то же самое ощущала и она.
– Я больше не хочу ни детей, ни мужа, – ровным голосом ответила она. – И раньше не хотела, после того как умер Марк, а Деррик ушел. Ему нужны были новые отношения, а мне нет. Я хотела остаться одна и как-то залечить раны. Залечивала я их долго. Работа удерживала меня на плаву. Все остальное было слишком тяжело.
– А сейчас? – живо спросил Жан-Шарль. Она рассказала ему о себе так много, что он не чувствовал неловкости, расспрашивая ее. – В вашей жизни никого нет?
Тимми пожала плечами и с усмешкой покачала головой: она вспомнила, что Зак ей так и не позвонил. Она оставила ему утром сообщение на автоответчике, сказала, что ей сделали операцию, а он никак не отозвался. И пожалуй, ее это ничуть не тронуло. На Зака ни в чем нельзя было положиться. Слишком он ко всем равнодушен, слишком поглощен собственной особой, слишком жаждет мести за воображаемые обиды. В сущности, человек он не злой, но и добра в нем тоже нет. Он с тобой, только когда у тебя все хорошо, а чуть что не так – его и след простыл, но он никогда и не притворялся другим.
– Никого, о ком стоило бы говорить, – ответила она на вопрос Жан-Шарля. – Люди появляются в моей жизни, потом исчезают. На какой-то короткий срок я иду на необременительные для меня компромиссы. А серьезных отношений после того, как я развелась, у меня не было. И я их не хочу. За них приходится расплачиваться слишком дорогой ценой. Да и стара я уже. – Она смущенно улыбнулась, а доктор в ответ расхохотался.
– Это в сорок-то восемь лет? Не смешите меня. Женщины куда старше вас и влюбляются, и выходят замуж. Для любви не существует возраста. Моя собственная мама овдовела, когда ей было семьдесят девять лет, а в восемьдесят пять снова вышла замуж. Они с мужем прожили уже два года, и она его обожает. Она с ним так же счастлива, как была с моим отцом.
Тимми улыбнулась, представив себе восьмидесятипятилетнюю невесту. Как это прелестно и трогательно!
– Ну разве что когда мне будет восемьдесят пять… – Она иронически усмехнулась, по-прежнему держа его за руку. – Думаю, мне стоит подождать до тех пор. Наверное, я еще слишком молода, чтобы пытаться устроить свою жизнь. Подожду, пока разовьется болезнь Альцгеймера и я забуду обо всех своих страхах. А сейчас память у меня еще слишком острая.
Что ж, она имеет право так говорить, пережив в своей жизни столько потерь и получив столько травм от такого множества людей.
– В вашей жизни, Тимми, есть небольшой пробел, – деликатно сказал Жан-Шарль. – На самом деле это огромный пробел. В вашей жизни нет любви, потому что вы полны страха. Я вас не обвиняю. Но тому, кто живет без любви, если я правильно понимаю, трудно и одиноко. – И с ним случаются приступы непреодолимого страха, какой он наблюдал накануне вечером, когда ее жизнь оказалась в полной зависимости от совершенно незнакомого ей человека.
– Трудно, – согласилась она, – но спокойно. Сейчас мне нечего терять.
«Как грустно слышать такие слова, – подумал он, – особенно из уст такой поистине замечательной женщины».
Они оба вспомнили, кого она назвала в качестве своего ближайшего родственника, когда в клинике заполняли анкету. Да, это было имя ее помощницы, а не мужа, брата или хотя бы любовника. У нее нет не только кровных родственников, но даже единокровных или единоутробных сестер и братьев, даже сводных нет. Когда возникала необходимость назвать кого-то из близких, она особенно остро ощутила свое одиночество, но это была реальность, с которой она давно смирилась. И знала, что эта реальность никогда не изменится. Но иногда провидение посылает ей встречу с людьми, в которых она так нуждается, как, например, Жан-Шарль, который оказался рядом, когда прорвался ее воспалившийся аппендикс. И вот теперь они стали друзьями. Она понимала, что он ею восхищается, но и видела в его глазах некую печаль. Была ли эта печаль вызвана ее рассказом или относилась к чему-то, связанному с его собственной жизнью, она не знала, но спрашивать не хотела. Доверие можно только подарить, как подарила ему свое доверие Тимми, поведав так искренне о себе. Его нельзя вымогать, люди дают его в порыве доброй воли, а она видела, что он еще не готов рассказать ей о своей жизни, может быть, никогда и не расскажет. Ей захотелось поделиться с ним пережитым, но она чувствовала, что в нем, как и в ней, есть сокровенные глубины, которые он охраняет от всех.
