Едва они окончили свою работу, как в дверь постучали.
— Это перевозчик с моими книгами, — проговорила Вера.
В ту же минуту три копии исчезли в карманах мужчин, и Вера сунула за корсаж оригинал письма своего отца.
При помощи Вампы, Гаврилы и Марциали молодая девушка посвятила часть ночи на свое устройство в квартире Архильева.
Когда это было кончено, она поблагодарила своих компаньонов, которые сейчас же удалились, пожелав ей успеха в опасном путешествии, которое она предпринимала. Оставшись одна, она, не раздеваясь, прилегла на узенькой кровати Архильева и заснула на несколько часов.
Утром Вера была на вокзале. Она встретила там Чувина, но их отношения были настолько независимы, что самый опытный сыщик не мог бы сказать, что эта красивая и спокойная девушка и этот молодой человек с встревоженным лицом знали друг друга.
В четверг, тридцатого марта, в восемь часов вечера, какой-то человек и женщина в одно время сошлись с противоположных сторон под железнодорожным мостом, перекинутым через улицу Алези в Париже.
Убедившись, что за ними никто не следит, человек и женщина сошлись вместе.
— Завтра утром, Чувин!
— Хорошо, Вера! В котором часу?
— В десять часов.
— Где?
— На дому у Бертильона, 19-bis в переулке Цветов; на авеню Клиши.
— Прекрасно! Что же я должен делать?
— Я приду к Бертильону ровно в десять часов. Ты будешь ходить по переулку, как будто в поисках квартиры, но не терять из виду балкона дома. Если я не появлюсь на нем до полудня, это значит, что расшифровка очень трудна. Если же я выйду, это значит, что все идет превосходно. И в том, и в другом случае, если я тебя не позову или не сделаю знака, ты остановишься напротив дома и сделаешь вид, что увлечен чтением газеты. Наконец, когда я выйду, ты пойдешь за мной и в удобный момент я дам тебе меня обогнать. Проходя сбоку, ты возьмешь бумажку, которую я буду держать в руке.
— Отлично! А если ты с ним не справишься, если он станет звать…
Вера улыбнулась и хладнокровно ответила:
— Я не промахнусь! И он не успеет позвать! Итак, до завтра, Чувин!
— До завтра, Вера!
На следующий день в десять часов Вера позвонила у калитки сада Бертильона.
Старушка-прислуга вышла отворить.
— Вы мадмуазель Дюбуа? — спросила она Веру.
— Да, мадам!
— Г-н Бертильон вас ждет! Пожалуйте за мной.
Посредине обширной, светлой и веселой комнаты, меблированной как рабочий кабинет и библиотека, стоял в ожидании ее еще молодой с виду господин.
Он приветливо встретил свою посетительницу и без всяких пустых разговоров прямо произнес:
— Садитесь, пожалуйста, перед этим столом. Ваше письмо меня очень заинтересовало. Я распорядился, чтобы нас не беспокоили весь день. Если к полудню наша работа не будет окончена, то вы мне окажете честь, позавтракав со мной.
— О… — произнесла Вера, красота которой в эту минуту была лучезарным отражением ее молодости и смущения.
— Нет, нет! Не извиняйтесь. Разобрать такую криптограмму, которую признали неразрешимой такие ученые, как те, о которых вы мне писали, для меня такое удовольствие, за которое я должен быть вам очень признателен… Но не будем делить шкуры, не убив медведя. Усаживайтесь удобнее. Снимайте вашу шляпу, положите ваше боа. Вот так! Отлично! А теперь за работу. Посмотрим, что это за криптограмма.
И г-н Бертильон уселся с другой стороны стола, напротив Веры.
Из своей широкой и глубокой меховой муфты, которую она оставила у себя в руках, Вера вынула левой рукой конверт и подала его Бертильону. Ее правая рука в это время сжимала в муфте короткий кинжал.
Бертильон торопливо вскрыл конверт и развернул находившуюся в нем бумагу.
Но едва он бросил на нее взгляд, как привскочил, побледнел и воскликнул:
— Шифр Сэверака!
Вера слегка покраснела; но она наморщила брови, силясь оставаться невозмутимой, и действительно ей удалось сохранить свое несколько робкое и наивно-невинное выражение лица. Тем не менее, восклицание Бертильона ее захватило вполне врасплох; значит, ему была известна тайна террориста. И Вера в мгновение ока поняла, до какой степени нужно ей быть скрытной и сильной. И не без пользы. Пред ее почти невозмутимым спокойствием, пред ее лишь легким изумлением, которое было заметно в глазах, Бертильон почувствовал, что проговорился.
— Мне кажется, что мое восклицание вас удивило. Это случилось потому, что криптограмма, секрет которой для меня не существует, так как я знаю ее ключ, открыл мне, что жив такой человек, которого я считал умершим. По меньшей мере, если… Да вы знаете, следовательно, Сэверака?
— Сэверак? — повторила Вера своим чудным, свежим и молодым голосом. — Сэверак? Я в первый раз слышу это имя.
— Но, в таком случае, как же эта бумага, несомненно идущая от Сэверака, попала к вам в руки?
— Я ее нашла среди фамильных бумаг, которые достались мне от умершего на этих днях отдаленного родственника. Я его никогда не видала сама, и наследство его меня очень удивило. Когда я увидала эту криптограмму, то мною овладело безумие и отчасти ребяческое, признаюсь, желание ее прочитать. О вас я знала по наслышке и я вам написала.
— А как фамилия этого вашего родственника?
— Архильев, — с наивностью ответила Вера.
— Архильев, анархист? — воскликнул Бертильон.
Вера широко раскрыла глаза для выражения своего удивления и с легкой усмешкой ответила:
— Я не знала, что мой родственник был анархист. Сама я — сирота, живу с моей старушкой-няней и никогда не слышали разговоров о моем дяде.
— Пусть будет так! — проговорил Бертильон, снова смотря на криптограмму. Одна наличность этой бумаги еще не доказывает, что Сэверак жив, так как Архильев мог получить ее от Сэверака раньше его столь таинственного исчезновения. Во всяком случае, это выяснится для меня в две минуты.
— Так вы знаете ключ? — тихо спросила Вера, тогда как ее рука в муфте еще крепче стиснула рукоятку кинжала.
— Да. В своем каземате и накануне того дня, когда он должен был идти на эшафот, Сэверак подарил мне этот ключ из чувства солидарности между двумя учеными.
— А!
Если бы Бертильон посмотрел на Веру в эту минуту, то он удивился бы дрожанию губ молодой девушки и странному огоньку в ее прекрасных глазах. Но он смотрел только на криптограмму.
— Следите за объяснением, — сказал он, не подумав, что может быть выдаст огромную тайну (наивное выражение Веры мешало зародиться у него малейшему недоверию), — и вы увидите, что эта криптограмма только потому и трудна, что она крайне проста.
