Я выпросил Степана Боровича у своего доброго друга доктора Дюша. Если бы этот достойный человек вскоре не умер, он бы по праву разделил со мной мой триумф. Я забрал Степана домой и взялся за нож и пилу. Я мог резать эту несчастную, никчемную, бесполезную, безнадежную карикатуру на человеческое существо так же безбоязненно и безоглядно, как и собаку, купленную или пойманную для вивисекции. С тех пор прошло чуть больше двадцати лет. Сейчас у Степана Боровича больше власти, чем у любого другого человека на всей планете. Через десять лет он станет единовластным правителем всей Европы и хозяином мира. Он никогда не ошибается, потому что механизм, скрытый серебряным куполом, не допускает никаких просчетов.
Фишер обратил внимание доктора на старого сторожа башни, который с трудом поднимался вверх по склону. Тот кивнул и продолжал:
– Фантазеры обсуждают возможность находки в руинах старых цивилизаций каких-то обрывочных сведений, которые могут пошатнуть основы человеческих знаний. Умники высмеивают эти представления и издеваются над идеями объединить науку и каббалистику. Так вот, эти умники на самом деле глупы. Если бы, скажем, Аристотель обнаружил в Ниневии всего несколько слов клинописи на глиняной табличке, философия «выживания способнейших» могла бы возникнуть на двадцать два столетия раньше. Я изложу вам буквально в нескольких словах столь же содержательную истину. Возможности эволюции создания заключены в его творце. Возможно, пройдет еще двадцать два столетия, прежде чем эта истина станет общепризнанной, но от этого она не перестает быть истиной. Барон Савич – мое создание, я его создатель… Создатель самого способного человека в Европе, самого способного человека в мире…
А вот и наша лестница, мсье. Я выполнил свою часть соглашения. Не забывайте свою…
III
После двухмесячного турне по озерным краям Швейцарии и Италии Фишеры оказались в Париже, в отеле «Сплендид», в окружении земляков из Штатов. После довольно-таки шокирующего происшествия в Бадене и последовавшего затем преизбытка грандиозных и недосягаемых снежных вершин для Фишера стало большим облегчением вновь оказаться среди тех, кто мог различить стрит-флеш и флеш-рояль и у кого сердце, как и у него самого, начинало чаще биться при виде звездно-полосатого флага. Особенно обрадовался он, когда обнаружил в числе остановившихся в отеле приезжих из северо-восточных штатов мисс Беллу Уорд из Портленда, красивую и умную девушку, обрученную с его лучшим нью-йоркским другом.
Куда меньше удовольствия доставило ему сообщение о том, что барон Савич тоже находится в Париже. Он только что вернулся с Берлинского конгресса и вызывал наибольший интерес у тех немногих, кто умел читать между строк в политике и отличать дипломатических марионеток от реальных игроков в грандиозной всемирной игре. Доктора Раппершвилля с бароном не было. Он задержался в Швейцарии у смертного одра своей престарелой матери.
Последний факт особенно порадовал Фишера. Чем больше он размышлял о разговоре на горе Меркурий, тем сильнее чувствовал, что сохранить рассудок может, только убедив себя, что все это было иллюзией, а не реальностью. Он с радостью пожертвовал бы даже уверенностью в своей проницательности, если это помогло бы заключить, что швейцарский врач просто посмеялся над его легковерием. Однако воспоминание о сцене в спальне барона в отеле «Бадишер Хоф» было настолько живым, что камня на камне не оставляло от этой теории. Таким образом, ему приходилось смириться с мыслью, что вскоре целый Атлантический океан отделит его от такого неестественного, такого опасного, такого чудовищно неправдоподобного существа, как барон Савич.
Прошла неделя, прежде чем он снова оказался в обществе этого невероятного человека.
Дамы из американской группы встретились с русским бароном на балу в отеле «Нью Континенталь». Он очаровал их своим приятным лицом, рафинированными манерами, своим интеллектом и остроумием. Их следующая встреча произошла в американском посольстве, и к невыразимому ужасу Фишера установившееся таким образом знакомство явно и стремительно переходило в близкое. Барон зачастил в отель «Сплендид».
В разговоре со мной Фишер не стал особо распространяться об этом времени. Целый месяц он прожил во власти дурных предчувствий и раздражения. Ему приходилось признать, что барон вел себя с ним в высшей степени дружелюбно, но ни один из них даже обиняком не напомнил об инциденте в Бадене. Однако Фишера постоянно держало в тревоге опасение, что общение его приятелей с существом, чьи моральные принципы зависят от системы шестеренок, не закончится добром. Конечно, он с радостью открыл бы своим американским друзьям, кто на самом деле этот русский, объяснил бы, что это не человек с высокоразвитым интеллектом, а всего лишь чудо технической мысли, сконструированное на принципах, губительных для любого общества из ныне существующих. Короче говоря, это монстр, само существование которого всегда будет отвратительным для здравомыслящих людей с мозгами, состоящими из природного белого и серого вещества. Однако клятвенное обещание, данное доктору Раппершвиллю, наложило печать на его уста.
Небольшой инцидент внезапно открыл Фишеру глаза на то, какой тревожный характер приобретает ситуация, и наполнил его сердце новыми опасениями.
Однажды вечером, за несколько дней до намеченного отплытия группы американцев из Гавра на родину, он мимоходом зашел в комнату отдыха, которая по общему согласию служила местом сбора группы. Сначала он решил, что в комнате никого нет. Но потом разглядел в оконном проеме наполовину скрытые за портьерами фигуры барона Савича и мисс Уорд из Портланда. Они не заметили его появления. Барон держал мисс Уорд за руки, а она смотрела в его привлекательное лицо с выражением, которое Фишер не мог не оценить однозначно.
Он кашлянул и, подойдя к другому окну, сделал вид, что интересуется происходящим на Бульваре. Пара быстро покинула проем. Сконфуженная мисс Уорд сильно покраснела и тут же вышла из комнаты. У барона же на лице не появилось никаких признаков смущения. Он хладнокровно поздоровался с Фишером и стал рассказывать об огромном воздушном шаре на площади Карусель.
Фишер расстроился, но не мог винить молодую леди. Он верил, что она все еще хранит в сердце верность своему нью-йоркскому жениху. Он полагал, что даже самому обольстительному мужчине на земле не удалось бы склонить ее к измене. Он решил, что на нее оказала воздействие сила, намного превосходящая человеческую. Но что он мог предпринять? Рассказать ей обо всем? Его удерживало обещание. Апеллировать к благородству барона? Бессмысленно: ему были чужды все человеческие чувства. Значит, пока он связан по рукам и ногам, эта любовная интрига будет развиваться и дальше? Значит, эта очаровательная и наивная девушка так и станет жертвой отвратительного механического монстра? А если даже допустить, что намерения барона вполне благородны, разве положение становится менее ужасным? Выйти замуж за машину!.. Верность нью-йоркскому другу и уважение к мисс Уорд настоятельно требовали от него немедленных действий.
Да и потом, если даже исключить личные интересы, разве не обязан он вмешаться в ситуацию ради блага всего общества, ради свободы всего мира? Неужели следует позволить Савичу триумфально шествовать по пути, указанному его создателем, доктором Раппершвиллем? Ведь он, Фишер, – единственный человек в мире, который может сорвать эти амбициозные планы. Разве не наступил тот момент, когда настоятельно требуется Брут?
