– У меня есть десять тысяч, – осторожно сказал бармен, боясь, что удача может ускользнуть из рук. Он пока еще не придумал как, но был уверен, что сможет заработать на этой коробке большие деньги.
– Не думаю, что это возможно, – неуверенно сказала Бэтси, вспоминая прежнего хозяина коробки.
Она нахмурилась, посмотрела на Хэнка. Время словно повернуло вспять. Она и Хэнк. Молодые. Стоят в баре. Играет джаз-бэнд. Грязный старик клянчит у посетителей деньги на выпивку, останавливается возле молодой пары – Хэнк и Бэтси. Коробка в его руках появляется, словно из воздуха. Крыса играет, жаба поет. Хэнк тянется за кошельком. «Боюсь, что у меня не хватит денег, чтобы купить это чудо», – бормочет он. Старик забирает у него кошелек, не открывая, суете себе в карман. «Думаю, этого будет достаточно», – говорит он и ставит коробку на стол… После Хэнк и Бэтси долго спорили были это последние слова старика или же он говорил что-то еще. Что-то насчет продажи. Не продавать. Никогда не продавать. Или не дарить. Или как-то так… Но почему-то все это казалось очень важным.
– Ты помнишь, что говорил нам старик? – спросила Бэтси Хэнка, кусая губы и не в силах выкинуть из головы предложение бармена.
– Какой старик? – насторожился бармен.
Никто ему не ответил.
– Какой старик? – повторил он, но уже громче.
– Думаю, ничего страшного, – сказал Хэнк не то бармену, не то своей жене. – Думаю, настало время расстаться с этой коробкой.
3
Они поужинали и легли спать, уложив полученные от бармена деньги между собой, словно ребенка. Сон долго не приходил. Снова и снова вспоминался прежний хозяин проданной коробки. В груди копилось что-то холодное, недоброе.
– Там еще осталось виски? – спросила Бэтси Хэнка.
Он тут же вскочил с кровати, принес бутылку. Они выпили, полежали, выпили еще.
– Думаешь, старик ничего не говорил? – спросила Бэтси.
– Думаю, он просто хотел нас напугать, вот и все, – сказал Хэнк. – Помнишь, каким, он странным был?!
– Как мы сейчас, – подметила Бэтси, услышала, как выругался Хэнк, закрыла глаза.
Они не знали, когда заснули, не заметили. Сновидения были странными, громоздкими, несуразными. Иногда казалось, что в них есть смысл, иногда все перемешивалось, бросало в пустоту…
4
Они проснулись утром. Долго лежали, не решаясь открыть глаза. «Что-то не так. Что изменилось», – вертелись в голове мысли. Затем где-то далеко послышался щелчок пальцев. Открылась крышка коробки. Тощая крыса и жаба вскочили, забегали. Откуда-то сверху на них смотрел бармен. Смотрел на Бэтси и Хэнка, но видел лишь жабу и крысу.
– Играйте же! – велел он им. – Играйте, иначе выброшу на помойку!
Хэнк вздрогнул, повел носом, чувствуя одновременно и голод и страх.
– Играйте! – заорал бармен.
Хэнк подошел к пианино. Мотив, который он прежде слышал из этой коробки, был давно выучен наизусть. Крысиные лапы легли на клавиши. Бэтси услышала знакомый мотив, задрожала, решив, что ни за что не станет петь.
– Так мне оставить только крысу? – заорал на нее бармен, подхватил за заднюю лапу, вытащил из коробки, размахнулся.
Бэтси увидела открытое окно, в которое ее собирались бросить, и заквакала в такт звучащей музыки.
– Вот так-то лучше! – сказал бармен, опустил ее обратно в коробку.
Бэтси поджала под себя ноющую лапу, забилась в угол.
– Ну, все! Заткнитесь! – велел им бармен.
Хэнк-крыса подбежал к Бэтси-жабе. Высоко вверху задымилась сигарета в зубах бармена.
– Ну, как вам? – спросил он первого посетителя в баре.
– Очень забавно, – проскрипел старик.
Бэтси и Хэнк вздрогнули, узнав голос. Голос из прошлого. Голос прежнего владельца коробки, которая теперь стала их домом. Они запрокинули головы, увидели знакомого старика, которого, казалось, обошли все прожитые после их прежней встречи годы. Старик заглянул в коробку, улыбнулся жабе, затем тощей крысе.
– Думаю, я смогу хорошо на этом заработать, – сказал ему бармен.
– Возможно, возможно, – протянул старик. – Только… поверьте мне на слово… чтобы с вами не случалось, какие бы трудности не ложились на ваши плечи… не продавайте это чудо. Ни за что не продавайте…
История пятьдесят шестая (Мастер оригами)
Из ничего измыслили себе вы Бога, ужели диво, что он ныне стал ничем.
Ф. Ницше «Песнь Заратустры»
1
Белый лист. Пальцы мастера сгибают один край, другой, упираются в середину, выворачивают, снова сгибают…
В баре Нью-Йорка темно – прожектор освещает лишь стол с бумагами, да руки мастера в белых перчатках. Тишина. Лишь шуршит бумага, сгибается снова и снова. Фигура становится все более сложной, непонятной, затем, неожиданно, появляется клюв, крылья, хвост. Белый голубь замирает на ладони мастера. Несколько секунд публика смотрит, считая, что шоу закончено – кто-то начинает перешептываться, кто-то закуривает. Слышно, как у кого-то в стакане стучат кубики льда. Мастер накрывает голубя другой рукой. Пауза. Из-под ладони рвется на свободу молодой голубь, взлетает под потолок. В темноте слышно, как хлопают его крылья. И снова тишина. Свет гаснет.
2
Его звали Брайан Боуман – мастера оригами, и в последние годы он посетил почти все бары, где готовы были заплатить за его шоу. Ему было сорок три года. Виски схвачены сединой. Острые черты лица. Внимательные глаза. Тонкие пальцы. Ловкие руки фокусника.
– Так в чем секрет? – спросила его Стана Терлески, когда закончилось шоу.
– Нет, секрета, – улыбнулся Боуман.
– Да ладно тебе! Мы же давно друг друга знаем, скажи, где ты прячешь этого чертового голубя?
Боуман снисходительно улыбнулся. Девушка нравилась ему. Больше. Иногда ему даже начинало казаться, что он влюблен в нее. Влюблен по-настоящему, с первого взгляда, когда увидел ее впервые на своем шоу. Она сидела за столиком возле самой сцены – черные глаза, черные волосы, смуглая кожа.
– Ты из Румынии? – спросил ее Боуман, когда снова заметил ее на своем шоу. Бар был уже другой, да и часть города другая, но девушка пришла, словно специально хотела посмотреть на мастера.
– Как ты узнал, что я из Румынии? – спросила она.
Боуман пожал плечами.
– Мне нравится твое шоу, – сказал она.
– Я заметил.
Они замолчали. Бармен принес выпивку за счет заведения. В груди что-то трепетало – словно голубь из фокуса, взмахи крыльев которого были слышны в темноте во время выступления.
