Фотографии шамана на берегу реки. Тайные заклинания. Несколько раз шаман и Эйприл встречаются взглядом. Между ними река. За спиной шамана – умирающее от чумы племя, за спиной Эйприл – кладбище и тотем. Злой тотем. Шаман остается на берегу до наступления ночи.
В центре деревни разводят костер. Лодки спускают на воду. Воины плывут к Эйприл. Она видит шамана – он знает свою судьбу, но он не боится. Боятся воины. Они видят Эйприл, но смотрят сквозь нее – она живет на черной земле, на проклятой земле, грязной. Эйприл знает правила и нравы, но уходит в палатку, прячется, затихает, продолжая делать снимки.
Новые пляски. Дикари секут тотем плетью. Костры подпирают небо. Кто-то несет шамана в его кресле. Страха нет. Нож рассекает горло. Кровь. Жизнь медленно уходит из глаз шамана. Эйприл дрожит – лучшие кадры в ее жизни, только бы сдержать приступ рвоты, только бы остаться в сознании.
А затем новые танцы и поклоны тотему.
4
Утро. Тишина. Эйприл спала возле треноги. В палатку пробиваются лучи рассвета. Все еще пахнет кострами. Усталые и опьяненные кровью дикари все еще спят. Эйприл выглядывает из палатки, вздрагивает, сначала не понимает, что загораживает ей выход, затем различает залитые кровью детали деревянного тотема.
Окаменелое дерево холодно на ощупь, и Эйприл не может его отодвинуть в сторону, чтобы выбраться из палатки.
Просыпаются дикари. Эйприл слышит их шепот. Дикари на коленях. Поклоны. Эйприл раздает вакцину. Никогда не надеялась, что удастся это сделать, а теперь дикари сами подставляют ей руки для уколов. Эйприл оборачивается. В палатке спрятан фотоаппарат. Главное, чтобы съемка продолжалась. «Здесь уже пахнет не только премией дирекции журнала…» – мечтательно думает Эйприл. Плоскодонка везет ее на другой берег, везет в деревню. Новые вакцины. Женщины закрывают глаза, чтобы не видеть, как Эйприл делает уколы их детям, но ничего не говорят.
5
«И что теперь?» – думает на третий день Эйприл, сидя на деревянном кресле в хижине жреца. Страх приходит тяжелыми мыслями. «А если вакцина не поможет? Они ведь тогда убьют меня, как убили своего прежнего жреца».
Но болезнь уходит. Эйприл слышит новые танцы, видит тени костров, чувствует запах, слышит плач, когда хоронят мертвых и новые танцы, крики радости живых.
«Нужно уходить», – думает она.
Приставленные к ней дикарки начинают суетиться, несут жареное мясо, фрукты, начинают омывать ее.
– Я просто хочу выйти! – Эйприл снова пытается подняться.
Дикарки в ужасе падают ей в ноги. Эйприл снова вспоминает бывшего шамана. Что если за ослушание ее будет ждать смерть?
«А ведь точно будет смерть!».
6
Ночь. Эйприл крадется меж спящих дикарок. Ноги онемели, тело не слушается. Лодка тяжелая, и Эйприл отчаивается спустить ее на воду. Река бурлит, перебираться вплавь страшно, но оставаться еще страшнее.
Эйприл кажется, что кто-то проснулся. Кажется, что слышны крики. Кажется, что нет сил уже плыть… Она даже не сразу понимает, что выбралась на другой берег, валится на спину, пытаясь отдышаться.
Тишина. Подняться. В палатку. Забрать фотографии, оборудование. Вызвать по спутниковой связи Джима Тарпета…. Эйприл хмурится, считая сколько ему потребуется, чтобы добраться сюда.
«Нет. Так быстро не выйдет. Значит, придется бежать, прятаться».
7
Утро. Эйприл ругает себя, что все еще не собралась. Хватает самое ценное, бежит из палатки, прячется в ближайших зарослях. Деревня молчит. Не просыпается.
Полдень. Ничего. Тишина.
Ранний вечер. Джим Тарпет приезжает, громыхая мощным двигателем внедорожника. Он кажется чужим и незнакомым. Сейчас Эйприл не то что не помнит о романе, который был между ними, но и не воспринимает его, как мужчину. Сейчас важна лишь деревня.
– Поехали, – говорит Тарпет, собирая вещи Эйприл.
Она молчит, смотрит через реку.
– Что-то не так. С ними не так, – она идет к старой лодке, просит Тарпета помочь спустить ее на воду.
– Ты что собралась туда плыть? – ворчит Тарпет.
Эйприл отталкивается от берега.
– Фотоаппарат хотя бы возьми! – кричит ей в след Тарпет, но Эйприл не слышит его.
8
Тишина. Смерть. Отчаяние.
Дети мертвы. Матери мертвы. Старики мертвы. Воины мертвы.
Эйприл бродит от хижины к хижине, чувствуя, как в голове что-то тихо начинает поворачиваться. Слезы невольно катятся по щекам.
Кресло. Кресло шамана.
Эйприл добирается до палатки, где должен сидеть шаман. Где должна сидеть она. Деревянное кресло все еще ждет ее. Деревянное кресло все еще пахнет кровью.
– Утром они проснутся, – шепчет Эйприл, садясь на кресло. – Проснутся. И я больше никогда не уйду, никогда не встану с этого кресла.
Она закрывает глаза. Слезы все еще катятся по щекам. На черном небе сверкают звезды.
История шестьдесят пятая (Художник)
1
Остров был крохотным, отделенным ото всего мира. Остров, на котором жил Илайджа Вайтхаус. Иногда он хотел уехать, хотел перебраться на материк, но здесь у него был дом, а что у него было на материке? Мечты? Надежды? Нет. Илайджа не мог, да и не хотел уезжать. А картины… Картины можно было писать и здесь.
2
На краю острова была поляна диких цветов. Желтые бабочки взмахивали крыльями, перелетали с одного бутона на другой. Илайджа брал легкий обед, бутылку вина и часами проводил на краю поляны, за которой синело бесконечное море. Иногда он видел далекие белые паруса. Иногда над островом пролетали самолеты. Но главным была поляна и бабочки.
3
Дом Илайджи стоял на краю города. Крохотного города. Города, в который Илайджа ходил только по необходимости. Хозяин магазина заказывал с материка краски и кисти, заказывал холсты, зная, что художник рано или поздно придет, чтобы это купить. Некоторые краски Илайджа делал сам, особенно после того, как нашел в местной библиотеке книгу об искусстве. Краски, которые у него получались, были не такими сочными, как химические, но работать с ними было как-то особенно интересно, словно рисуешь самой природой, становишься с ней одним целым.
4
В этот день Илайджи шел в магазин, чтобы купить пару новых кистей. Хозяин магазина прислал ему вместе с почтальоном письмо, где говорилось, что в магазине появились кисти из натуральной конской щетины. Письмо принес молодой почтальон и вытянувшись в струну, вручал его художнику так, словно перед ним стоял мэр этого острова. Стоял потому что за спиной, у забора стоял старый почтальон и наблюдал, прищурив один глаз, за работой молодого помощника.
