– Не знаю, – призналась Блэр, попыталась вспомнить другие сны, нахмурилась. – Если честно, то голова болит слишком сильно, чтобы думать.
Она выбила из пачки сигарету, закурила. Индеец рассмеялся. Клубы синего дыма вырвались из его носа.
– Что смешного? – спросила его Блэр.
– Вы – белые, такие смешные… – индеец снова затянулся.
– Ты на себя посмотри, – Блэр покосилась на его бутылку водки, думая, что было бы неплохо выпить еще. – Думаешь, ты красавец?
– Да я не об этом.
– Тогда о чем?
– О голове, – на губах индейца снова появилась улыбка. – Кто вам сказал, что вы думаете головой?
– Чем же думаешь ты?
– Сердцем.
– Сердцем? – Блэр растерянно прижала руку чуть ниже левой груди.
– Попробуй прислушаться, – посоветовал ей индеец. – Вспомнить.
– Что вспомнить?
– Ты была влюблена?
– Как и все.
– И чем ты тогда думала? Не сердцем ли?
– Ну, уж не головой, это точно, – скривилась Блэр.
Индеец закивал, помрачнел.
– Слова. Все это слова… – заворчал он. – Громоздкие, придуманные вами, чтобы усложнить себе жизнь, чтобы убежать от себя, от своих мыслей…
3
Лестница в старом доме. Блэр не знала, почему идет следом за индейцем. Он просто позвал, а она не стала возражать.
– Только водку взять не забудь, – сказала она индейцу, хотя пить уже совсем не хотелось.
Они прошли мимо аскетичной комнаты, в которой была только кровать. Блэр запнулась, но индеец шел дальше, к еще одной лестнице на крышу.
– Вот как, – пробормотала Блэр.
Индеец открыл люк. Алый закат полился в полумрак дома. Блэр поднялась на плоскую крышу. Было пыльно. Дул недружелюбный сухой ветер. Вдали Блэр видела оставшиеся от вулканов кратеры. С уходящей вверх горы текла небольшая река, больше похожая на ручей.
– Здесь чуть ближе, – сказал индеец, усаживаясь на плоскую крышу, скрестив перед собой ноги.
– Ближе к чему?
– К Богу, – толстый палец индейца вытянулся, указывая на солнце.
Блэр прищурилась, вглядываясь в далекий алый диск. Запахло едким табаком индейца.
– Я не верю в богов, – сказала Блэр.
– Не веришь в то, что видишь? – спросил ее индеец, глядя вдаль.
– Ты имеешь в виду солнце? Боюсь для меня это всего лишь звезда.
– Это ничего не меняет.
Блэр увидела, как на крыши соседних домов выходят другие индейцы.
– Что они делают? – спросила Блэр. – Молятся?
– Прощаются.
– С солнцем?
– С Богом.
– Завтра он вернется.
– Потому что знает, что его здесь ждут.
– Потому что так устроен мир.
– Ты снова начинаешь думать головой.
5
Индеец выпил и передал бутылку Блэр. Она тоже выпила, заглянула на дно бутылки. Улитки не было. Или червяка. Не важно.
– Вода – это жизнь, – сказал индеец.
– Фрейд говорил то же самое о сексе.
– Нет, – покачал головой старик. – Только вода, – он вытянул руку, указывая на гору. – Видишь, откуда течет река? Вот там и начинается жизнь.
– Реке, я так понимаю, вы тоже покланяетесь?
– У реки мы служим обряды, – старик снова указал на гору. – Там. Наверху.
– И что вы там делаете?
– Это тайна.
– Вот как?
Блэр долго смотрела на далекую гору, затем развернулась и, не прощаясь, начала спускаться.
6
На улице было тихо. Ветер гонял пыль и колючки. Блэр запрокинула голову, пытаясь разглядеть людей на плоских крышах заброшенных домов. Никого. Разбитые окна заколочены фанерой. Деревня мертва. Старая, забытая деревня. И река… Блэр вглядывалась в очертания далекой горы. Река высохла, оставив в память о себе лишь слабый, едва различимый контур. «Будет не плохо подняться на гору и посмотреть, что там», – подумала Блэр, забираясь в Мустанг, но зная, что никогда этого не сделает. Она будет гнать прочь отсюда. Гнать туда, где есть бензин и жизнь, которая проста и понятна. Для нее проста и понятна…
История восемьдесят первая (Из забытья)
1
Жизнь была светлой, словно ожидаемое будущее замешкалось и его удалось догнать. Догнать Майклу и Гвен Харпер. Им обоим было чуть за тридцать. У обоих была своя жизнь и своя успешная работа, которая позволяла думать, что дальше жизнь будет только лучше. И дом… Особенно дом. Они выбрали его вместе. Белый, просторный, изящный, словно пришел из снов. И мебель… мебель в светлых тонах. Повсюду. Не хватало лишь детей, чтобы нарушить созданную стерильность, но Харперы не думали торопиться. По крайней мере, в ближайшие годы.
2
Письма. Пустые белые конверты для светлой жизни. Они начали приходить внезапно. Затем в них стали появляться странные, бессмысленные вырезки из газет. Фотографии… Фотографии Харперов. Майкла и Гвен. Вместе. Ночью. В постели. Лица расслаблены. Им снятся сны. Сны, в то время, когда рядом с ними стоит незнакомец и делает снимки. Один за другим. Ночь за ночью.
3
Страх. Скандал. Запахи прошлого, наступающего на пятки. Звуки, имена, воспоминания. Одушевленные тени скрытой обиды. Взаимные обвинения. Треск настоящего. Настоящего без прошлого и будущего. Жуткий треск, словно лед ломается на реке весной. И крики, слезы, оскорбления. Затем снова страх. Желание прижаться друг к другу. Секс на белой кровати. Пара бокалов вина. Ресторан. Еще пара бокалов. Смех. Дорога домой. Тишина. Белая кровать. Диск. Запись. Фильм. Фильм, который приходит на смену писем…
4
Любительская камера. Кто-то снимает белую стерильную кровать Харперов. Несколько секунд ничего не происходит, затем в кадре появляется пара. Мужчина и женщина.
– Ты их знаешь? – спрашивает Гвен.
– Нет, а ты? – спрашивает Майк.
Они смотрят друг на друга, затем на экран, снова друг на друга. В животе появляется чувство тяжести. Обнаженная пара на их кровати. На их белой стерильной кровати. Предварительные ласки.
«Нужно выключить», – думает Гвен.
«Нужно выключить», – думает Майк.
Но мысли остаются мыслями. Фильм продолжается. Грязный, любительский, снятый словно на заказ для какого-то извращенца. И стоны, крики, сопение. Все разносится по райскому дому, по белому чистому дому. И сердце вздрагивает, при каждом новом звуке. Отвернуться, не смотреть, но взгляд словно приклеился к экрану. И кажется, что это уже не фильм. Все происходит здесь, рядом, просто чуть раньше, но можно все еще услышать эхо, почувствовать запахи, найти влажные простыни…
