Уже полтора часа сижу я один в рубке. Два раза прибегала раскрасневшаяся от вина Бирута – соскучилась. Но, посидев со мной несколько минут, снова убегала в кают-компанию. Там веселее.
Я знаю, что ничего не случится, и что я тоже мог бы уйти туда. Уже двадцать лет ничего не случается в этой рубке. Корабль идёт точно, автоматы работают надёжно, и дежурные сидят здесь просто так, для мебели. И ещё для того, чтобы будить других дежурных.
Но таков уж закон нашего корабля – ни на секунду не оставлять рубку. А мы уважаем свои законы.
И поэтому я терпеливо слушаю космос и периодически пробегаю взглядом по красному и жёлтому щитам – нет ли загоревшихся лампочек?
И вдруг слышу голос. Громкий, отчётливый, нечеловечески спокойный голос, который пробивается через лёгкое потрескивание космоса.
Этот голос произносит непонятные слова медленно, раздельно, с какой-то железной скрипучестью.
«Красный щит! – вспоминаю я слова Марата. – Он сам всё скажет, всё объяснит!»
Я обегаю глазами красный щит, его приборы.
Но тут всё спокойно. Ни одной загоревшейся лампочки. Ни одной мечущейся стрелки.
Я перевожу взгляд на жёлтый щит, на два голубых. Тоже ни одной красной лампочки. Всё нормально. Всё спокойно.
И тут только я соображаю, что голос не сказал ни одного понятного слова.
Может, это голос не нашего корабля?
Я опять смотрю на экран, перевожу взгляд с одной светящейся точки на другую. Может, хоть одна вспыхивает? Может, хоть одна увеличивается?
Нет! Ни одна не вспыхивает. Ни одна не увеличивается.
И вдруг я слышу голос снова. Он снова произносит те же слова – так же раздельно, чётко, скрипуче-железно.
Он идёт из динамика, этот голос. Это радиоволны, это голос космоса, голос Бесконечности.
– Ребята! – кричу я в микрофон. – Космос заговорил!
Они срываются из кают-компании и громко топают по коридору.
А в рубку падают и падают из динамика непонятные нечеловеческие, механические какие-то, слова.
Может, это встречный корабль? Но тогда почему его нет на экране? Почему молчит локатор?
Механический голос замолкает как раз тогда, когда ребята один за другим влетают в рубку. Какой-то последний густой звук доносится до них. И, когда они затихают, прислушиваясь, в динамике опять одно тихое потрескивание.
– Кто говорил? – почти кричит Марат.
– Космос, – отвечаю я. – Какие-то непонятные железные слова. Сейчас включим анализатор, там должно быть записано.
Я нажимаю рычажок анализатора.
– Он должен сказать что-то ещё! – убеждает себя Марат. – Эх, если бы можно было пользоваться приёмниками мыслей!
У нас есть лёгкие каркасы приёмников мыслей. Четыре клеммы у такого каркаса – две к вискам, две за ушами. И всё, что говорит или хочет сказать на любом языке другой человек, сразу понятно. И если на его голову надеть такой же приёмник – поймёт всё, что скажем мы.
Но это – только для личного общения. Потому что приёмники ловят и усиливают биотоки собеседника лишь на расстоянии нескольких метров. А через космос да ещё через обшивку корабля биотоков не поймаешь!
Мы ждём, а космос молчит. Лишь привычное лёгкое потрескивание доносится до нас из динамика.
– Странно, – говорит Марат. – На кораблях первое обращение повторяют три раза.
– На наших кораблях, – уточняет Майкл Доллинг.
– Да корабля не видно! – возражаю я. – Локатор ничего не обнаружил.
– А может, это просто розыгрыш? – тихо произносит Бруно и улыбается. – Человек один, ему скучно…
Я не успеваю ответить – вспыхивает длинный узкий экран анализатора. Чёрные чёткие слова ползут сбоку:
«Вижу третью оболочку разумных существ, – читаем мы. – Откуда куда идёте?»
Слова бегут по экрану, уходят влево, и снова вползают на экран те же самые слова. Это анализатор выдаёт вторую запись.
– С кем мы говорим? – спрашивает Бруно. – Не могу понять!
– Это же розыгрыш… – ехидно напоминаю ему я.
– Давайте спросим! – предлагает Бирута. – Пошлём позывные: кто вы? где вы?
Она садится к передатчику возле красного щита и кладёт пальцы на зелёные клавиши первых позывных.
– Возражений нет, ребята?
– Нет, – говорю я. – Давай.
Она нажимает первую клавишу, и в это время из динамика снова доносится скрипучий размеренный механический голос, который произносит уже другие непонятные слова.
Пальцы Бируты замирают.
Теперь голос космоса звучит долго. И когда он умолкает, я включаю анализатор, не дожидаясь повторения.
– Это, по-моему, не человек говорил, – произносит Бруно.
– Не только по-твоему, – замечает Майкл.
На экран анализатора выползают первые слова. И почти одновременно с этим железный голос космоса в динамике медленно повторяет своё второе сообщение.
– Через полкруга, – читаем мы, – ко мне придут ваши вопросы: кто вы? где вы? Отвечать будет поздно: вы не услышите меня. Поэтому отвечаю сейчас. Я стою на пятом шаре красной жизни 849. Я глаз и ухо моего хозяина. Мой хозяин – возле роя жизней. Мои новости доходят до него через другие глаза и уши. Две такие же Оболочки, как ваша, прошли, не успев ответить мне. Они только спрашивали. Вы – отвечайте.
– Это радиомаяк! – вдруг кричит Изольда Монтелло. – Отвечайте ему быстрее! Иначе мы тоже пролетим – и он не услышит нас.
– Подвинься! – говорит Бируте Марат. – Тут есть клавиши с набором информации о Земле и Рите. Вот, видишь? Нажмём эти две! К нему уйдёт целая радиопередача. И через две минуты нажмёшь снова, ладно?
– Ему надо сказать, что через шесть лет пойдёт ещё корабль, – предлагает Энн.
– Зачем? – удивляется Марат. – Мы не знаем, что это за разум! Добрый он или злой? Мы можем приготовить тут такую встречу нашему кораблю!..
– Верно! – поддерживает Бруно. – Это уже чересчур. Достаточно того, что мы послали.
– А где он находится? – спрашивает Бирута. – Надо ведь понять, где он находится!
– Видимо, здесь! – Майкл подходит к экрану и уверенно показывает красную тусклую звёздочку. – Это сейчас ближайшая к нам. Б-сто тридцать два. Мы проходим от неё на расстоянии светового года. Видимо, у неё пять планет. И на пятой – радиомаяк. Маяки выгоднее ставить на последней планете.
– А почему не упоминает о нём Тушин? – спрашивает Ольга. – Ведь в материалах «Урала» ни слова об этом. А Тушин здесь пролетал.
– Я сейчас принесу! – кричит Энн и убегает в коридор, к библиотеке.
Через три минуты она возвращается с двумя дисками – с книгой Тушина и дневником «Урала».
