Марат крупно шагает наискосок по комнате, взад – вперёд.
– Кстати, Сандро… Бруно, по-моему, очень точно определил Верхова. Он ещё после того собрания сказал мне, что Верхову нужна власть. Не что-нибудь, а именно власть. Это очень трудно в наше время. А на Земле – просто немыслимо. Может, поэтому Верхов и полетел? Ты извини, конечно. Вы вместе учились, и тебе, может, обидно слушать такое… Но мне трудно говорить о нём спокойно. Я убеждён: он мог спасти Лёльку. И он пожалел не туземца. Он пожалел себя. Ещё бы – ведь сам предложил этот закон об изгнании!.. А мы, не подумавши толком, за него проголосовали… Не знаю уж, поняла или нет Розита… Но мне кажется, Верхов и её бы так предал! Честно говоря, не могу его теперь видеть.
Я опускаю глаза. Мне ли не знать Женьку? Ни черта он не изменился! Это были только мои мечты. Глупые наивные детские мечты. Не могу я спорить о нём с Маратом!
Но ведь нужно спорить!
– А ты? – спрашиваю я. – Ты бы выстрелил?
– Хоть в тебя! – Марат отвечает, ни на секунду не задумываясь. – Человек, поднимающий руку на другого, не заслуживает жалости!
– Но ведь мы же с ними не на равных, Марат!
– А разве я предлагаю казнить? У меня нет зла к этому туземцу, которого сонным заперли в больнице. Я разговаривал с ним. И вчера и сегодня. Я решил учить их язык. Просто я говорю о предотвращении убийства, а не о наказании.
– О чём ты спрашивал его?
– Почему они убивают женщин. Он ответил, что если перебить большинство женщин чужого племени, то мужчины в борьбе за оставшихся, сами перебьют друг друга. А если убивать только мужчин, племя быстрее размножится. Как видишь, они не профаны в биологии. Жизнь в лесах кое-чему их научила.
– О чём вы ещё говорили?
– Я спросил, что нужно, чтобы они перестали нас убивать. Он ответил, что для этого мы должны уйти отсюда. Всего-навсего! И, знаешь, я даже подумал, что если была бы мгновенная связь с Землёй, если можно было бы остановить это колесо – стоило бы забраться в корабли и улететь… Но ведь на Земле прошла сотня лет! В пути десятки кораблей!
Марат снова бухается в кресло, прозрачная ткань охватывает его, и кажется, словно он висит в лёгкой нейлоновой дымке.
– У нас нет пути назад, Маратик! – напоминаю я. – Ни физического, ни морального. Ни у нас, как первых поселенцев, ни у всего человечества. Ты забыл, куда бежит Солнечная система? Нас гонит космос. Его не уговоришь подождать, пока мы тут разберёмся… Если бы отобрали не нас, полетели бы другие. И, может, не хуже нас тут развернулись бы. Всё равно это необходимо! Деваться некуда! Так что не нам заниматься самоедством…
– Для себя я всё решил, Сандро. – Марат говорит неожиданно тихо, приглушённо. – Для себя я нашёл тот выход, при котором не будет противоречий с совестью.
– Какой?
– Я уйду, Сандро. К ним. Вот изучу язык – и уйду. В общем, сделаю то, что должен был сделать Верхов, если бы спас Лёльку.
– Они могут убить тебя!
– Тогда пойдёт кто-нибудь другой… – Марат пожимает плечами. – Третий, четвёртый… Всё равно это придётся когда-то делать. Это неизбежно. Потому что необходимо. Так уж лучше раньше. Раньше начнём – раньше кончим.
– У них трудно стать богом, Марат. Они видели нас и убивали. Богом можно стать у племени, которое нас не видело.
– А я попробую стать другом. Зачем обязательно богом?
– Ты, кажется, делаешь ту же ошибку, что и этот ра, с которым ты говорил. Он мерит нашу психологию на свою мерку, а ты меришь их психологию на нашу. Они, может, вообще не понимают, что такое друг. Или что такое друг из чужого племени.
– Они много лет живут рядом с гезами, Сандро! Они уже, по существу, интернационалисты! Ты их недооцениваешь.
– А ты – пере…
– Может, и так! – Марат вздыхает и снова вскакивает с кресла. – Но я уйду к ним! Не вижу для себя другого выхода.
Звонит предупредительный звонок, и Марат уходит к дверям – встретить гостя. Им оказывается Михаил Тушин. Увидев меня, он улыбается неожиданно радостно, как старому знакомому, хотя мы с ним впервые видимся близко.
И от этой широкой улыбки разглаживаются суровые складки на его лице, и оно становится совсем молодым – таким, каким я помню его по первым фотографиям, увиденным мною в детстве. Марат пытается представить ему меня. Но Тушин смеётся и машет рукой.
– Я знаю о нём всё, Марат, – говорит он. – Наверно, я знаю о нём даже больше, чем он сам о себе знает.
Я удивлённо и вопросительно гляжу на Тушина, но он как бы не замечает моего взгляда.
Мы выдвигаем из угла ещё одно прозрачное кресло – для гостя, и Марат ставит на столик ещё одну мягкую запотевшую бутылку холодной тайпы.
– Нравится вам тайпа, ребята? – спрашивает Тушин. Его крепкие широкие загорелые пальцы привычно стягивают колпачок с эластичного горлышка.
– Что не нравится, того не пьём, – отвечает Марат.
– Пищевикам повезло, – произносит Тушин. – Они здесь первые начали работать творчески. А вы небось уже клянёте эту планету? Ещё бы – изобретателю здесь приходится быть, по существу, слесарем-монтажником. А талантливому археологу – преподавать историю в школе… Так, ребята?
– Мы же понимаем! – Я пожимаю плечами.
– И всё-таки – обидно?
– Обидно не это! – говорит Марат.
Вежливая улыбка встречи уже стёрлась с его лица, и тёмные глубокие глаза его снова глядят напряжённо и неподвижно.
Тушин тоже перестаёт улыбаться и, опустив голову, тянет из горлышка тайпу. Лицо его сразу стареет, и резкие складки на лбу и возле губ набегают одна на другую.
Я вдруг вспоминаю про Чанду. На Земле она всюду была рядом с Тушиным. Даже телевизионных интервью он не давал без неё. А здесь с тех пор, как мы прилетели, я не видел её и ничего о ней не слыхал. Ни слова. Почему?
Хочется спросить об этом, но что-то мешает. Может, если бы мы были с Тушиным вдвоём, я бы спросил. А сейчас не могу.
– Мы говорили на Совете о твоём предложении, Марат, – тихо произносит Тушин. – Это, видимо, преждевременно. Потому что связано с большим риском. Но, если ты твёрдо решишь идти, отпустим.
– А почему вы считаете, что преждевременно? – Марат напряжённо, не мигая, смотрит на Тушина.
– Потому что мы не можем пока предложить им помощи, доступной их пониманию. Мы дали бы им катера для ловли рыбы, но их невозможно научить управлению катерами. Мы дали бы им оружие для охоты, но оно сейчас же обернётся против нас. Мы стали бы их лечить, но они не будут у нас лечиться, они не доверяют нам. Единственное, что доступно их пониманию – это скот, пища. И с этого мы и начнём. Но пока нам самим не хватает скота. Мы ведь не так давно прилетели…
– Вы думаете, если мы дадим им пищу, мы ускорим их прогресс? – снова спрашивает Марат. – Ведь борьба за пищу – единственный двигатель их развития. А мы его отнимем. Что они будут делать, получив вдоволь пищи? Кем станут? Паразитами?
