– Надя? – спросил я сухим, надтреснутым голосом.
Чужим голосом. «Меня все-таки унесло. Ненавижу».
Но силуэт справа зашевелился, ко мне наклонилось белое пятно лица.
– Лешенька, милый, – раздался самый дорогой в мире голос, – я тут! Ты не говори, хорошо?
И уже громко:
– Сестра!..
Второй раз я очнулся в гораздо лучшем состоянии духа. Собственно, даже не очнулся, а нормально проснулся. Повертел головой, но рядом никого не оказалось. Понял, что мне следует срочно избавиться от продуктов жизнедеятельности организма. Поднялся легко, хотя голова немного кружилась – это было даже приятно. Я нашарил под койкой тапочки, параллельно пытаясь нашарить в памяти непривычные воспоминания. Ничего нового. Значит, я все еще Алексей Мухин.
По пути в санузел вспомнил и давешнюю белую тень, которая назвала меня Лешенькой. Стало совсем хорошо. Только вот ноги подкашивались.
Справив нужду, я хорошенько умылся. От холодной воды мысли потекли быстрее, я осознал, что лежу в хорошей палате без соседей. Наверняка Надя оплатила. Получит она у меня – для ребенка откладываем, а она на всякую ерунду тратит!
Вывод об оплате услуг медперсонала подтвердила вежливая – и привлекательная! – сестра, которая поджидала меня у выхода из санузла.
– Алексей Васильевич, – сказала она с допустимой долей укора, – доброе утро! Не стоило так резко подниматься. У кровати есть кнопка вызова дежурной сестры. Давайте я помогу вам дойти.
– Да я здоров! – бодро ответил я.
Но от услуг вежливой сестрички не отказался. Могу себе позволить! В конце концов, я впервые смог показать фигу тому, кто бесцеремонно перебрасывал меня из тела в тело.
Видимо, удовольствие от общества сестрички слишком явно прочиталось на моем лице, потому что она, уложив меня на кровать, тут же извлекла из кармана халата мой мобильник и протянула со словами:
– Ваша супруга попросила позвонить, как только придете в себя.
Это была очень вежливая сестричка. Она исчезла из палаты раньше, чем мобильник успел включиться.
– Привет, – я был само веселье и бодрость. – Как ты там?
На этом веселая и бодрая часть разговора закончилась.
– Твоя мама умерла, – тихо ответила моя половинка.
* * *
За гробом я шел, опираясь на палку. Ноги дрожали.
Когда я упал на балконе, Надя тут же вызвала «скорую». Не знаю, что и как она там говорила, но «скорая» приехала очень быстро по меркам новогодней ночи – через семь минут. Все это время Надя с мамой хлопотали возле меня, брызгали на лицо водой, посекундно проверяли наличие пульса, зачем-то укрывали дубленкой…
Потом Надя уехала со мной, а мама осталась, сославшись на самочувствие. Надя просидела надо мной, пока я не узнал ее (оказывается, я раза два до этого тоже открывал глаза, но при этом нес какую-то чушь то на старославянском, то на угорском наречии). Немного успокоившись, Надя вернулась домой… и обнаружила маму. Инсульт.
Быстрая смерть. Легкая смерть. Глупая и никому не нужная смерть. Если бы мы не уговорили ее выпить в праздник. Если бы меня не потащило вон из оболочки. Если бы она хотя бы поехала со мной в «скорой»…
Было ясно, но, как ни странно, совсем не морозно. Погода очень напоминала мою маму – она старалась, чтобы всем было хорошо и удобно. Когда я подумал об этом, то перестал что-либо видеть из-за слез. Я ее, если подумать, и года не знал – и все равно это была моя самая настоящая мама. Надю я на похороны не пустил, не нужно это ей было сейчас. Со мной рядом шло несколько маминых подружек, о существовании которых я не подозревал, да распорядитель от похоронного агентства. Он тактично подал мне свежий платок, а я все ревел, глядя на этот платок и не понимая, зачем он мне и почему я держу его в руке.
Надгробную речь и само погребение я совсем не запомнил. Не знаю даже, кто меня привез, потому что сам бы я точно не доехал.
Начал приходить в себя уже на диване. Я лежал в позе эмбриона, уткнувшись в теплые колени Нади, которая монотонно гладила мои волосы. Я погладил ее живот – в ответ дочка двинула меня ногой.
– Она так хотела увидеть внучку, – сказала Надя.
Я прерывисто вздохнул и сел. Судя по состоянию глаз и носоглотки, все это время я непрерывно плакал.
– Черт, – сказал я, нашаривая платок.
Просморкавшись, я виновато посмотрел на Надю.
– Не извиняйся, – она взяла меня за руку. – Ты очень ослаб. А тут такое…
– Она умерла, – произнес я, и в носу опять защипало. – Насовсем.
– Все умирают насовсем. Кроме нас…
Мы оба, не сговариваясь, посмотрели на мамину фотографию с черной ленточкой на уголке. Это была старая, черно-белая еще, фотка. Мама на ней была моложе, но с таким знакомым выражением глаз – «Как вы тут без меня?».
– Ты удержался, – сказала Надя.
– Да. Это трудно. И опасно.
Теперь мы смотрели друг на друга. Надины пальцы стали твердыми.
– Расскажи. Все равно…
– Надя, – сказал я, – не надо. Тебе в твоем состоянии…
Я осекся. Моя половинка снова надела бронеколпак на лицо: губы сжаты, глаза отливают сталью, даже скулы заострились.
– Послушай меня, – Надя крепко сжала мою руку. – Ситуация критическая…
– Ничего критического! У тебя перескоки раз в пять лет!
– В среднем. Не перебивай! Но прошлая жизнь у меня длилась всего полтора года. Позапрошлая – год и восемь месяцев. Перед ней – два года. А у тебя?
Я задумался. Действительно, мои периоды пользования оболочками в последнее время немного уменьшились. Странно, если бы Надя не сказала, не заметил бы…
– Мы живем все короче и короче, – она говорила жестко, словно отчитывала на заседании кафедры незадачливого ассистента. – В этот раз я прожила уже больше полутора лет. В любой момент у меня может случится переход!
– Но мы же договорились, – я почувствовал, что оправдываюсь. – Есть почтовые ящики. Если что – спишемся через них.
Надя сузила глаза:
– Если что? Если у меня родится дочь, а я… уйду через месяц? Если ты перепрыгнешь куда-нибудь… не пойми куда – а мы тут останемся одни?
– Я найдусь и приеду!..
– Леша!!!
Никогда в жизни она на меня не кричала. Я не обиделся – удивился. Она тоже.
– Прости, – сказала моя половинка. – Прости, мой Агасфер…
– Ну да, – усмехнулся я. – Пославший бога. И богом посланный.
Мы прижались друг к другу, обозначая примирение. Обнимать огромное Надино пузо становилось все сложнее.
– Родной, – попросили меня откуда-то из подмышки, – любимый, радость моя. Научи меня. Я не могу бросить дочку. А вдруг нас занесет куда-нибудь, где интернета нет? А вдруг мы будем больные? Да мало ли что произойдет! Собой бы я рискнула. Даже тобой… прости. Но Машенькой…
