…Марсианин аналогично земному. А человек?.. Как обозначить общим названием обитателей Марса? Марсианин это не человек, не тело: это голова. По-гречески голова «кефале».
Почему не говорить Кефал, как говорят человек?.. Это придало бы разнообразие нашему разговору. Как вы думаете?
— Пусть будет кефал! — сказал Никталоп, улыбаясь. — Я не подозревал за вами таких литературных изысканий, Вернейль, и я поздравляю вас с тем, что вы думаете об особенностях и разнообразии выражений, при обстоятельствах, когда многие и даже кефалы заботились бы только о своей жизни. А пока, будем наблюдать кефалов!
Польщенный Вернейль поместился у бойницы.
Шум не прекращался. Он исходил из недр почвы, где Марсиане готовили свои чудеса.
Прошло, по крайней мере, четверть часа.
— Ай, что это? — сказал Вернейль. — Становится совсем темно… Уж не затмение ли это солнца?
— Правда, — сказала Ксаверия.
Они подняли головы.
Там, наверху, далеко наверху, на самой вершине башни, расширялось облако, имея центром башню, разбегалось концентрическими кругами. И при каждом толчке, при каждом расширении круга, вся туча становилась чернее, гуще, компактнее.
— О! однако! — прошептал Вернейль.
Молчание. Потом:
— Они делают искусственную ночь на острове.
— Зачем?
Прошло десять минут.
— Кстати, — сказал Вернейль, — куда девалась летательная машина, о которой вы нам говорили? Ее здесь нет?
— Нет.
Ксаверия прижималась к Сэнт-Клеру. Наконец, настала абсолютная темнота.
Вдруг в темноте открылся внезапно огненный глаз… Потом другой и еще… восемь. Восемь прожекторов сосредоточили на яме лучи, выходившие из башен треног.
— Вернейль! — сказал Сэнт-Клер. — Триподы зажгли свои прожекторы. Сделаем то же, что и они.
И девятый сноп яркого света направился на яму и на машины-руки, окружавшие ее.
— Что нам теперь делать? — спросила Ксаверия голосом, в котором слышалось желание казаться спокойной.
— Надо действовать, — сказал Никталоп. — Я не хочу более ждать. Кефалы заняли места у своих машин. Возьмем в плен двух и уйдем!..
— Но Франк должен прийти только к ночи. К настоящей ночи.
— Да, но гидроплан и подводная лодка ждут нас. Этого достаточно.
— Ты не хочешь, значит, чтобы Франк унес этот трипод?
— Нет! Нам понадобились бы тысячи их. Нам некогда их строить. Еще отсрочка, и Марсиане станут непобедимыми. Узнать!.. Понятно!.. Я хочу знать или умереть, Ксаверия. Возьмем в плен Марсианина.
— Вернейль!
— Что прикажете?
— Потуши прожектор и пусти меня на твое место.
Никогда Ксаверия не видела Сэнт-Клера в таком возбуждении.
Прожектор был потушен; Никталоп привел в движение трипод и направил его к яме. Сердце Ксаверии безумно билось.
— Браво! — сказал Сэнт-Клер.
Что такое? Ксаверия и Вернейль не видели ничего. В самом деле, восемь прожекторов, как по сигналу, вдруг потухли. Быть может кефалы восьми трехножников думали, что тьма на девятом значит приказание к всеобщей тьме?
— Браво! — сказал Вернейль, поняв мысль Никталопа.
Медленно Никталоп провел свой трипод между двумя машинами-руками. Он видел кефалов-механиков, удивленных исчезновением прожекторов.
Он привел в движение рычаги. Во тьме две руки направо и налево от трипода опустились. Двое щипцов схватили каждый по жестикулирующему Марсианину…
— Вернейль!
— Здесь!
— Внутренний свет.
— Готово!
На столбе вентилятора блеснул полукруг света, скрытый абажуром.
— Вернейль, Ксаверия, внимание! Канаты, клапы….
— Готово!
— Я жду!
— Два Марсианина…
Один, два ужасных крика:
— Улла, улла!
— Скорей, — прошептал Сэнт-Клер.
Масса упала на башенку, потом другая. Два дряблые предмета. Вернейль и Ксаверия бросились на копошащихся кефалов, в то время как Никталоп заставлял трипод мчаться во всю прыть к просеке в лесу, к гидроплану и подводной лодке!..
Это был хаос из щупальцев, ног, рук, тряпок, веревок; слышались вздохи, проклятья, сдавленные: улла! улла!.. Сэнт-Клер должен был быть на чеку; борьба происходила у его ног..
— Готово! — сказал Вернейль.
— Наконец-то! — проговорила Ксаверия.
С заткнутыми тряпками клювами, со связанными вместе щупальцами, оба кефала, лежа, смотрели, широко открыв свои глаза, на Сэнт-Клера, который манипулировал с рычагами, ручками и коммутаторами.
Сначала это был быстрый бег по просеке, потом борьба с густым лесом… Надо было проложить себе дорогу. Острые цепи резали, клещи хватали, вырывали, руки расчищали…
— Трипод за нами!
— Лео, два трипода! Прожекторы! Прожекторы, мы…
— Срази их, Вернейль, электро-зеркалами. Взберись на верхнюю площадку…
Вернейль взобрался, перегнулся через барьер и навел электро-зеркало.
— Один!..
Взрыв, шум, развал…
— Два, — сказал Вернейль, смеясь.
— Третий! — закричала Ксаверия.
— Есть!
Молчание. Потом грохот взрыва.
— И третий!
— Мы подходим, — сказал Никталоп.
— Четвертый!
Новый взрыв раздался вдали.
— Ба!.. — произнес Вернейль.
Это было последнее слово храбреца.
Невидимый снаряд пролетел. Предназначавшийся для башенки трипода, он промахнулся, но снес совершенно голову Вернейля.
Обезглавленное тело упало вниз и из шеи потоком хлынула кровь в лицо Ксаверии…
— О!.. О!..
В глазах ее был невыразимый ужас и она упала на окровавленный труп, руки которого сжимали еще бесполезное электро-зеркало.
— Лео! Лео!..
Она рыдала, скрежетала зубами, трясясь вся в ужасном нервном припадке.
Бледный, с напряженными нервами, со стиснутыми зубами, Сэнт-Клер управлял своим триподом.
Лес и ночь кончились… Впереди был день, спокойное море… Направо гидроплан… Едва в ста метрах… Сэнт-Клер направил свой трипод в воду… Четвертый преследовал его страшно торопясь…
— Нет! нет! не дамся!
