Да нет, это всего лишь веха истории и не больше. А что будет через сотню лет? Неизвестно. Быть может, Новая Система уйдет в прошлое и станет частью Страшного Времени, уступив место более совершенной структуре, над которой нынче корпят сотни гениев науки вроде погибшего этим вечером Астахова.
Этого он никогда не узнает.
Борис пригладил редкие темные волосы и покинул кабинет.
Поднявшись на лифте этажом выше, он вразвалку прошагал в приемную, кивнул Илоне.
– Господин шеф-оператор, к вам господин помощник по внутренним делам, – сказала она экрану, расположенному перед ней.
Дверь немедленно открылась. В глубине кабинета развернулось кресло. Ганф полулежал в нем, закинув ногу на ногу, сжимая в руке бокал апельсинового сока. Он по привычке щеголевато встряхнул головой и прядь, спадавшая на лицо, отлетела назад.
– Мы снова их потеряли, шеф, – сказал Борис. – Смит ушел. Убил имплантолога и одного из полицейских, сержанта, заслуженного работника и отца троих детей. Он отключил систему слежения и убежал вместе с женщиной.
Ганф опустил ноги на пол и наклонился вперед. Видимо, на его лице отразилась всколыхнувшаяся внутри буря эмоций, потому что Хальперин отступил на полшага назад.
– Как это могло произойти?! Я ведь распорядился немедленно арестовать Смита почти сутки назад.
Хальперин несколько раз моргнул, дернул острым кадыком.
– Нет, шеф, вы велели продолжать слежку.
– Борис, кто из нас двоих выжил из ума?
Хальперин вытащил свой миником и включил запись последнего разговора с начальником.
«Шеф, пропала связь с агентами, которые ведут наблюдение за Смитом, – услышал Ганф. – Я послал туда еще нескольких человек. Что-то со спутником, шеф. Он тоже барахлит. – И следом его собственный голос, – Вы будете беспокоить меня из-за всякой мелочи?! Помощник по внутренним делам, по поводу спутников обратитесь в космическое ведомство, не ко мне. Продолжайте наблюдение! – И ответ Хальперина, – Да, шеф».
«Переутомление? Помешательство? Нет, не может быть», – эти мысли Ганф тут же отмел, ведь ежедневные показатели его физического и психического здоровья были как всегда в норме.
Хальперин стоял навытяжку, насколько позволяла ему старческая осанка.
– Слушайте меня внимательно, Борис, – процедил Ганф, – найдите проклятого землянина и прикончите. Вы меня поняли?
Отпустив помощника, он отер со лба испарину и посмотрел на пустой экран. Связь с Энтерроном была отключена в течение четырех с лишним часов. Фридрих активировал систему, чтобы в третий раз просмотреть запись разговора с Хальпериным с камер наблюдения, заранее уверенный, что и на ней будет все то же самое.
Экран затеплился лунным сиянием, и появилась красочная заставка. Фридриху вновь показалось, что картинка изменилась, едва заметно, почти неуловимо. Но на фоне тех неприятностей, что обрушились на него, придавать значение этой невинной самодеятельности Энтеррона ему было недосуг. К тому же, во время общения с Башковитым, Фридрих никогда не смотрел на экран, исключением был только просмотр новостей, что транслировались по главным каналам СМИ. Он и сам не знал, почему так не любил смотреть на заставку с изображением Башни Правительства, части Площади Вечного Дня и фрагмента улицы Двенадцати Регионов. Вероятно, экран ассоциировался у него с искусственным глазом, в который непристойно смотреть.
«Новая Система сильна, – говорил утром Энтеррон. – Ее фрагменты при поломке имеют способность самовосстанавливаться. В скором будущем человечество станет единым организмом, живущим одной счастливой жизнью: “…с одной стороны, мир сонных грёз, совершенство которых не находится ни в какой зависимости от интеллектуального развития или художественного образования отдельного лица, а с другой стороны, действительность опьянения, которая также нимало не обращает внимания на отдельного человека, а скорее стремится уничтожить индивид и освободить его мистическим ощущением единства”».
Это были слова Ницше. Энтеррон все чаще начинал цитировать древних, и Фридрих чувствовал, что в этом есть какой-то подвох. Он не забыл, как утром что-то неожиданно случилось с интонацией Энтеррона, больше это не повторялось, но сохранялось ощущение, что искусственный интеллект ведет себя непривычно. Еще какие-то слова крутились в уме, кажется «избавление через иллюзию».
Фридрих убедился, что запись камер наблюдения в точности воспроизводит его разговор с Хальпериным, каким он был на миникоме помощника.
* * *
– У нас нет пропуска, мы не сможем попасть в столицу, – сказала Мила. – Об этом надо было думать за полгода, если не раньше. Сегодня как раз первый день карнавала.
Она решила: надо говорить вслух, все равно, что, – просто говорить, иначе эти кошмарные воспоминания ее съедят.
Айвен проигнорировал ее слова, он сосредоточенно вел авиетку, которую угнал в маленьком городке Парфеносе (это была уже вторая авиетка, угнанная со вчерашнего вечера).
– Да нас за один только внешний вид арестуют! – сказала Мила и с отвращением посмотрела на грязные поломанные ногти. Когда она в последний раз делала маникюр? Даже не припомнить. Что до одежды, то такой наряд и в страшном сне не привидится.
Горло все еще болело, на шее ощущались ссадины, но все же Мила чувствовала себя активнее – настолько, чтобы можно было задуматься о своей внешности. Она по-прежнему не снимала шапочку, которую надела вчера. Волосы были немытыми и спутанными, кожа липкой и дурно пахла (Мила даже не представляла прежде, что человеческая кожа может иметь такой запах). Но зато ей почти удалось отоспаться: она проспала часа два во время первого перелета, затем пять часов кряду в спальной ячейке для дорожных рабочих за полтора терро. После того, как Айвен ее разбудил и усадил в угнанную авиетку, она дремала еще полчаса, пока ее не растрясло, и сон сам собой не прошел.
Вчерашние события не хотели отступать в туман прошлого. Сон освежил ее разум, а вместе с ним и эти мрачные воспоминания. В воображении так и маячили пятно темной крови на мертвом лице Кибераполлона, его отвратительный металлический член, ужасная маска на бляхе, а еще черный силуэт безликого трупа на фоне ночного неба.
Мила не находила себе места в салоне авиетки; ей стало бы легче, если бы они остановились и вышли, но лететь было еще далеко. У нее ныл желудок, кишки сжимались в жгуты, а грудь распирал холодный ком. Картину дополняла дрожь, начавшаяся вчера: она все не утихала, и не было никакой возможности ее унять.
Чтобы как-то отвлечься, Мила попыталась вспомнить программу праздника. Основное шествие пройдет по центральному проспекту и площадям столицы, в нем будут участвовать делегации всех регионов. Каждая представит основные отрасли от промышленных до культурных – все, чем богаты. Следом пойдут жители районов самого Терриона, которые тоже приготовили свою программу, а потом иллюминация, музыка, танцы всю ночь напролет.
