Тогда появился ангел, несущий глыбу черного льда, и метнул ее с высоты на землю. Эта глыба раскололась и поглотила планету, покрывая ее, как скорлупой, куполообразным сводом. Днем сквозь него могло пробиться лишь солнце, а ночи стали черными, и только в щелях мигали огоньки – последние следы существования других миров.
Земля вдруг стала увеличиваться и расти, и грусть охватила души людей, а будущее стало таким темным, что уже никто не мог знать, будет ли он счастливым. А те двое стояли у источника. И была ночь.
– Свершилось предсказанное, – сказал тогда Астронавт. – Горе мне! Ибо забыл я слова ангела.
И он ушел в пустыню.
Женщина очень испугалась и пошла за ним. Когда она его нашла, он сидел посреди беззвездной ночи, закрыв лицо краем одеяния.
Тогда она закричала:
– Астронавт!
Но он не отозвался.
И во второй раз закричала она:
– Астронавт!
Он молчал.
А когда в третий раз позвала его, повернулся к ней.
– Астронавт, – сказала женщина, – я вижу, что это из-за меня ты совершил страшное деяние. Но подойди ко мне, я открою тебе удивительное.
Когда он к ней приблизился, она схватила его за руку и сказала:
– Посмотри мне в глаза.
Он посмотрел ей в глаза и прошептал изумленно:
– Вижу! Вижу тень того блеска, который я наблюдал в хрустальном шаре.
– И я его вижу, – сказала женщина.
А на востоке светало.
Наступила тишина. Воздух был тяжелым от влаги, которая оседала на лице Кшиштофа. Он долго молчал, сосредоточенно глядя в небо, потом произнес:
– Становится прохладно. Я, правда, ничего не вижу, но мне кажется, что вы легко одеты.
Она не отвечала.
– Может быть, пойдем? – предложил он.
Молчание.
– Что же вы не отвечаете? Я вас не усыпил рассказом? Если так, то это последняя сказка, которую я кому-либо рассказывал.
– Нет-нет, – быстро ответила она, – я не сплю… Я просто еще не вернулась из этой сказки.
Лавочка дрогнула, тень заслонила звезды.
– Вы правы – уже пора идти домой. Но прошу меня не провожать.
– Не бойтесь, у меня и не было такого намерения. Так значительно лучше, не правда ли? – Он встал с лавки, отряхивая сухие листочки с одежды. Теперь, когда их лица оказались освещены звездами, он увидел ее, такую светлую и спокойную, на уровне своих глаз.
– Спокойной ночи, – сказала она. И странное дело: рука ее почти мгновенно нашла его ладонь.
– Вы не замерзли, – сказал он, чувствуя ее теплые тонкие пальцы. – Это хорошо. Спокойной ночи, до завтра.
И не оглядываясь он направился к калитке.
II
На другой день Кшиштоф пришел на то же место немного раньше, чем обычно. Может быть, он сделал это для того, чтобы в последних лучах света увидеть лицо новой знакомой. Но в наблюдательном пункте никого не было. Он уселся на лавочку и впервые с удивлением заметил, как здесь стало пусто. Не радовали его ни два неба, ни сонный шорох высохших листьев, ни заблудившиеся в кустах ветерки. Когда небо почернело и звезды расположились на своих местах, он оперся, как обычно, на край бочки и широко раскрыл глаза, чтобы в них пролился звездный дождь. И хотя внешне казалось, что он погружен в широко распростершихся пространствах, он услышал легкий шелест и скрип калитки.
– Вы здесь? – спросила она, остановившись у входа.
– Давно уже. Почему вы так долго не приходили?
– Не могла раньше. – Она приблизилась. – Добрый вечер. – Она подала руку, приближение которой он почувствовал в виде слабого прикосновения воздуха.
– Прошу. – Он подвинулся. – Снилось вам вчера что-нибудь интересное? Может быть, мои разноцветные небеса?
Она вздохнула:
– К сожалению, мне давно уже ничего не снится… А у вас наверняка бывают прекрасные сны.
Он рассмеялся.
– Да, между стихами… – ответил он, продолжая смеяться. – Не следует слишком полагаться на сны, потому что иногда они уносят нас в совершенно нежелательном направлении. Я хотел вас спросить… Вы ведь сюда приходили раньше, когда я… не знал об этом, правда?
– Да.
– А что вы делали? Смотрели на звезды?
– Да.
– И?..
Минута тишины.
– Не было никакого «и». Просто смотрела.
– Вы ни о чем не думали?
– Разве в такие минуты думается? Нет, не думала. И очень хорошо, что не нужно было думать. Просто это было – и звезды были, – вот и все.
– Да, это очень много, – сказал он, задумавшись.
Подул ветерок, а через минуту упала звезда.
– Вы видели? – шепнула она, хватая его за руку.
– Видел. И ничего себе не загадал.
– Так вы… тоже?
– Да.
– Послезавтра взойдет луна, – произнес он через минуту. – Ночи будут все светлее.
– Да, но утром собираются тучи. Уже октябрь…
– Есть здесь один старичок, которого я встречаю, когда иду утром на работу, – сказал Кшиштоф. – Он приходит в парк кормить белок. Он маленький, в коротеньком пальто, а из кармана у него всегда торчит бумажный кулек. Он достает оттуда пару орехов и начинает постукивать ими. Белки приходят к нему, когда вокруг никого нет, запрыгивают на плечи и хрумкают орешки. Но мне некогда на это смотреть – я всегда по утрам спешу.
Он снова прислонился затылком к ребру бочки. Звезды мерцали сегодня сильнее, чем обычно.
– Вы знаете… еще какую-нибудь сказку?
– Знаю, но сегодня я хотел бы рассказать кое-что другое. Я расскажу что-нибудь об одной девушке, хорошо?
Тишина.
– Тогда начинаю.
Она всегда была одна. Люди приходили и уходили, были такие, которые вроде бы хотели помочь, были и другие, которые пытались обидеть. Когда она была маленькая, то не знала, что отличается от всех других. Но уже тогда она ни к кому не привязывалась надолго. Потому что было в ней что-то такое, что останавливало людей, заставляло отводить взгляды и отодвигаться, не заговаривать с нею, не проявлять чувств.
Так было не всегда. Когда она была маленькой, то не понимала многого, но думала, что поймет, когда подрастет. Иногда она не могла усидеть на месте – ей нужно было уходить далеко, в лес, и никто не мог ее удержать. Она думала, что когда-нибудь поймет, зачем ей это нужно. А пока знала лишь, что так ей будет лучше. Точнее, хотя бы терпимо. Потому что обычно было просто невыносимо. Бывало так, что ей хотелось поступить по-другому. Светлее? Лучше? Этого она еще не знала. Этого как бы никто не хотел знать, ни для кого это не было важно. Что же? Она не могла разобраться в этом. Когда она стала старше, начала больше думать. Но ее мысли никогда не были подобны черным силуэтам на светлом фоне или границе между небом и землей. Они всегда были туманными и неясными; может быть, и в теплых тонах, но все-таки туманными. Иногда у нее словно играла в голове музыка, и это заставляло играть ее. Долго играть на фортепиано, которое оживает под пальцами тем неожиданнее и сильнее, чем больше сгущаются сумерки. Играть с открытым окном в квартире на первом этаже, – а окно выходит в сад, – играть, но только для себя.
