Зазвенело тонкое стекло. Густое вино тяжело лилось в конические рюмки, рассыпая в воздухе искры золота и рубина. Они чокнулись. Оркестр начал играть приятную, очень ритмичную мелодию, сопровождаемую стоном труб. Пары проплывали мимо входа в ложу, заглядывали в нее с интересом и шепотом обменивались впечатлениями. Некоторые немного задерживались, кружась в ритме музыки, и уходили. Хьюз пытался спрятать лицо в тени, но лампа над его головой не давала этого сделать. Он в молчании пил сладкое вино, когда белый арлекин словно дух, с надетым на голову муслиновым колпаком склонился перед его спутницей, которая извиняюще улыбнулась и выбежала на паркет. Он остался один. Музыка становилась все медленней.
Лейтенант налил себе вина и выпил. Голубые шали, серебряные ленты, охапки цветов сливались в лучах света с цветом старого вина. Когда он не следовал взглядом за пробегающими, цветные пятна смазывались в одно целое, будто бы перед входом в ложу извивалась кольцами пестрая змея с блестящей чешуей. Музыка играла все медленнее, что действовало усыпляюще. Его охватила апатия. Только теперь он почувствовал усталость: в предыдущую ночь он не спал, обсуждая план поездки в Гамбург. Он посмотрел на часы: оставалось еще пятнадцать минут.
Свет в зале изменился, несколько желтых плоских лучей упали на танцующих. Неожиданно ложу заслонила тень: он поднял глаза. На пороге стоял мужчина во фраке, с лицом, закрытым черной маской. Сквозь узкие прорези смотрели темные глаза.
Они обменялись взглядами. Тот, скрытый за маской, внимательно всматривался в неприкрытое лицо Хьюза. Молчание длилось – позади смутно мелькали пары. Хьюз резко встал, и тогда тот бесшумно отступил, влился в непрерывное движение. Исчез.
Лейтенант сел. Сердце у него молотом билось в груди. Он почувствовал дрожание рук. «Я взволнован, – подумал он, – причина в вине». Он вытянул пальцы и внимательно на них посмотрел: они не дрожали. Хотел встать, но задержался еще на минуту. Теперь мелодия рвалась, звенела медными синкопами. Он старался найти взглядом мужчину во фраке, но все пары в полумраке были похожи. Странным был этот наклон головы. Как будто бы что-то напоминал. Все более нетерпеливо он изучал взглядом проходящих. Какая-то пара задержалась у входа в ложу, женщина в золотой шали, медленно кружась, мела землю тяжелыми складками шлейфа. Ее спутник – не он ли это был?
– Видишь? Посмотри, – шептала она. В прорезях черной маски блестели зрачки.
Хьюз отвернулся, хотел потушить лампу, но выключатель затерялся где-то в темном горельефе стены.
Опять этот высокий мужчина, нет, пожалуй, не он, потому что у него была другая партнерша. Нет, это кто-то другой, выше. Тот исчез в темноте. Хоровод танцующих в одном месте поредел. Далеко, у противоположной стены, в раме в форме золотой лиры сияло гладкое зеркало. Над ним сверкал букет стеклянных голубых роз. Из глубины черного стекла над консолью ложи выглянуло бледное как бумага его собственное лицо. Это продолжалось недолго, как предостережение. Голубой туман оседал в зале. Кроме танцующих, никто не приближался к ложе; ему казалось, что они смотрят на него с возрастающим удивлением. Хохочущие женщины, приближаясь, замолкали.
Он встал. «Надо потанцевать. Таким образом я выйду, дойти бы только до лестницы», – подумал он.
Он сделал шаг вперед и оказался в густой толпе. Не следуя за мелодией, он постоянно сталкивался с людьми. Толпа росла, завораживающе кружились огни.
– Посмотри, видишь? – сказал кто-то сзади. Он резко повернулся, задев какую-то женщину.
– Ну-ну, вы не в Англии, господин шотландец, – сказал кто-то хриплым мужским голосом.
Взбешенный, он двинулся вперед. Где же дверь? Он шел, все время толкаемый парами, и ему казалось, что длинный хоровод, медленно кружась, иронично движется за ним: из лилового мрака выглядывали уроды, головы обезьян и попугаев, черные маски со светящимися за прорезями острыми взглядами, указывая на него глазами. Неожиданно он рванулся, вышел на пятачок свободного пространства и отступил так же резко: он увидел самого себя в глубине высокого зеркала, с лицом, обнаженным вертикальным светом до самых мелких морщинок. Он порывисто оперся спиной о зеркало. К нему приближался, медленно кружась, мужчина, тот самый – неужели это Мебиус? Они двигались возле него так близко, что он почувствовал тяжелый запах духов женщины. Выполняя длинное па, мужчина повернул к нему закрытое маской лицо. Наклонился к девушке, укутанной в длинные темные ленты, и что-то прошептал. Не сказал ли он «Хьюз»?
Лейтенант с трудом сдержал крик «неправда», который чуть не вырвался у него, и когда тот отступил извилистым путем среди танцующих, двинулся за ним.
«Я должен его опередить», – подумал он. Тот где-то пропал. Хьюз почти бежал, резко толкая танцующих, его тоже толкали. Он сильно споткнулся, кто-то громко рассмеялся. Запыхавшийся, он уже был недалеко от двери второго зала. Еще несколько шагов, и вдруг музыка смолкла. Сверху ударил яркий белый свет. Раздалось несколько слабых хлопков, и воцарилась тишина. Толпа постепенно распалась на пары, сиявшие всеми цветами радуги, оставив его одного на свободной зеркальной поверхности паркета. Он стоял как голый в середине большого круга окружающих его масок и с отчаянием осматривался. «Они ведь не могут знать», – подумал он.
Стоящие подвинулись, кто-то протискивался сквозь толпу – это был советник фон Гогенштейн, без маски, во фраке, а на белой груди у него посверкивали, играли огоньками бриллианты орденов. За ним шли трое мужчин: двое в мундирах, а третьим был черный в маске.
– Прошу внимания, – торжественно начал старик, выходя из круга присутствующих, – представляю вам…
– Прочь, немецкая свинья! – крикнул лейтенант, поднося ко рту сжатую ладонь. – Да, это я, я, но меня вы уже не возьмете.
Он изо всех сил стиснул зубы, и последнее, что он услышал, был еле слышный треск лопающейся стеклянной оболочки.
Перевод Язневича В.И.
В кабинах связи флагманского линкора горели все лампы. Свет падал сверху, оставляя тени на выпуклых головках заклепок. Одна стена была завешена картой Канала, в синеву которого, как коричневый гриб, вдавался полуостров Шербур. Офицеры сидели за узкими пультами аппаратов Хьюза и с наушниками на голове принимали информацию. Клавиши щелкали, белые стрелки метались по матовому стеклу, вращающиеся барабаны направляли бумажные ленты под латунные дыроколы, которые вырезали на них сложную систему отверстий. Телетайпы заполняли четко разлинованные голубые листы бумаги, которые получал лишь лейтенант Баргей. В коротких перерывах он поднимал голову, бессмысленно хлопая глазами. Миэр резко отодвинул наушники, потер припухшие уши и посмотрел на часы.
