– Есть! Есть, гад, попал!
КВ-1 сворачивает, скребет гусеницами почву, съезжает сквозь ограду, какое-то строение трещит и рассыпается непрочными досками. Машина останавливается недалеко от низкой, уцелевшей хаты. Старший лейтенант прижимает глаз к прибору наблюдения. Из окна высовывается рука, кто-то размахивает красной тряпкой.
– Там кто-то есть – наши?
Симонов поворачивается к экипажу:
– Ребята, мне кажется, что там кто-то лежит, скорее всего раненый. Есть добровольцы сходить?
Двое бойцов поворачиваются к нему. Возле колен он видит лицо Плевцова, за ним чуточку раньше встает Галышкин. Галышкин подумал: «Это не имеет никакого смысла – мы под обстрелом, старший лейтенант не прав». Но он партийный организатор, активист – это обязывает. Поэтому он встает и немного враждебно, неохотно смотрит на старшего лейтенанта.
Плевцов знает, что не пойдет. Разумеется, Галышкин вызовется первым. И сейчас надо как-то промолчать – уверенный в себе, он смотрит во мрак башни.
Но старший лейтенант командует:
– Итак, Плевцов, идите. – И думает про себя: «Если бы я его не выбрал, то он мог бы подумать, что я ему не доверяю». – Идите.
Плевцов чувствует на щеках внезапный холод. Полный изумления, он поднимается вверх. Он знает, что не пойдет. Наверняка не пойдет. Однако открывает крышку. Симонов пропускает его, и заряжающий высовывается в пьянящий насыщенный воздух. Он делает все вопреки своей воле, удивляясь этому безумному поступку, хочет вернуться назад и некоторое время сидит в люке. Но затем неуклюже перелезает на борт и соскакивает на землю.
Только теперь он видит, сколь огромен танк, сверкающий зеленоватой краской. Лицо ему заливает лиловый дым выхлопных газов. Мгновение он стоит – тихо. Плевцов двигается, сильно сжимая челюсти. Отойдя от машины, втягивает голову в плечи и, горбясь в ожидании удара, рысцой добегает до дверей. Они открываются удивительно легко.
До сидящих в танке через открытый люк доносится приглушенный стук двери и голос. Рваный крик, который раздувается кровавым пузырем и лопается. В тихом шуме мотора пульсирует тишина. Симонов, оцепенев, ждет. Ничего не происходит. Старший лейтенант хватает за плечи радиста, который пытался подняться наверх, чтобы выскочить через люк. Он уже все понял.
– Включай, Богатырев, – кричит он в переговорное устройство. – Глухов, на избу! – И уже крутит обеими руками рукоятки, башня поворачивается назад, заслоняя собой орудие.
– Но, товарищ, – дребезжит приглушенный голос, – ведь Плевцов…
– Газ до упора! – кричит Симонов, и слезы ярости выступают у него на глазах.
Одновременно короткая очередь, выпущенная из избы, с бессильной злостью звенит по броне. КВ-1 приподнялся, брызнул назад комьями земли и ударил передней частью корпуса в стену. Разлетелись в реве мотора балки, полетел в разные стороны град песка, соломы, обломков. Танк, сокрушая все под собой, завертелся и встал на месте. Из руин, расплющенных и вдавленных в землю, не доходило ни одного крика. Враждебное молчание вокруг, и такое же молчание внутри.
В этот момент страшная сила отбрасывает танк в сторону. Снаряд разрывается под ним, машина поворачивается, куда-то летит. Танкисты бьются головами о железные стены. КВ-1 вертится как сумасшедший, катки гудят и воют, железные звенья спадают назад.
Глухов выжимает сцепление. Танк останавливается, немного криво опираясь на уцелевшую гусеницу. Все взгляды обращаются к башне. Сережа решительно кричит в микрофон, переключая контакты. Ему никто не отвечает.
– Товарищ Симонов! – зовет кто-то.
Это встает механик, карабкаясь из-за гильз; лицо его залито кровью. Струйки текут из раздробленных скул. В глазах страх.
– Спокойно, не горим, – четко произносит старший лейтенант, но Богатырев уже не слушает.
Поднеся к глазам руки, испачканные собственной кровью, он издает странный рыдающий возглас и протискивается к переднему люку. Хватается за стопор крышки.
– Стоять! – кричит старший лейтенант, спрыгивая и хватая механика за комбинезон.
Он чувствует, как вместе с этим напряжением ускользает от него власть над людьми. Богатырев, лицо которого уже виднеется возле черного круга, закрывающего небо, отталкивает старшего лейтенанта. Он уже мысленно видит эту огромную солнечную лазурь и со сдавленным криком поднимает крышку.
Раздается шипение воздуха, и лейтенант чувствует, как слабеет тело под толстым комбинезоном.
Он втягивает тело внутрь и падает, как мешок с костями. Все погружается в темноту.
– Семен Иванович, – зовет командир, – попробуй отъехать назад. («Это второй», – думает он.) Глухов осторожно включает передачу, мотор работает, железное сердце еще бьется. Танк пятится, волоча корму по земле, неуклюже поворачивает, движется все быстрей и вдруг останавливается как вкопанный.
Все падают со своих мест. Танк попал в противотанковый ров и застыл, высокий и черный на фоне лазури.
Симонов чувствует боль в левой руке. Он начинает искать выход, ладони блуждают на ощупь, но не могут найти рукоятки.
Во мраке вспыхивает голубое пламя. Грохот разрывает барабанные перепонки. Давление газов расплющивает дрожащие тела.
Когда Симонов приходит в себя в красной мгле, он лежит, уткнувшись лицом в глину. Поодаль горит танк, без огня, дыша низким дымом. Над ним склоняется покрытое черной копотью лицо.
Радист трясет старшего лейтенанта, его голова мотается. Он боялся остаться один. Симонов застонал, все тело у него ужасно болит. Он поднес руку к лицу, оно было чем-то вроде липкой мази. Нос, щеки, лоб болели так, будто в них воткнули сотни иголок. Сережа подал ему фляжку, старший лейтенант с трудом наклонил к ней голову. Пил долго, жадно.
– Глухов? Богатырев? – спросил он наконец, откинувшись на руки радиста, который осторожно его укладывал.
– Погибли, только мы… Снаряд попал в нас со стороны переднего люка. Осколки прошили их насквозь. – Он подсунул под затылок Симонова свою левую ладонь, обвязанную испачканными тряпками.
По телу старшего лейтенанта разливалась неимоверная слабость. Когда он приподнял голову, кровь отхлынула вниз, и у него потемнело в глазах. Моргнул и неожиданно сильным голосом сказал:
– Так… значит, где мы?
Сережа передвинул вперед планшет, под мутным целлулоидным окошком которого зеленели квадраты карты. Минуту искал, водя пальцем по красным горизонталям. Но небо над ними темнело все быстрей, его голубой купол маячил смутно и высоко.
– Где-то за Королевской, – сказал он наконец, закрывая большим пальцем черное кольцо, – но не видно уже, товарищ старший лейтенант…
– Сейчас, сейчас. – Симонов пытался думать четко и быстро. – Мы проехали село, затем были те противотанковые рвы, правда? А за рощей началась перестрелка с «пантерами». Если фронт стоит… – Он замолк, удерживая дыхание.
