– Вы явно не ориентируетесь в мотивах поведения наших людей, – сказал он. – Пожалуйста, не волнуйтесь, сейчас я вам кое-что покажу.
Он снял трубку телефона и набрал какой-то номер. Через долгую минуту в дверь постучали. Грэм приложил палец ко рту. В помещение вошел мужчина в сером халате. Он был высокий и широкоплечий, но когда повернулся к нам, я увидел, что вместо лица у него бледно-розовый затянувшийся шрам. У него был высокий лоб, под ним сияли светлые и интеллигентные глаза, но ниже не было ни носа, ни рта: от скул до подбородка зияла воронка с затянувшимися краями. В щели меж незакрывающихся губ белели зубы. Я изо всех напрягся, когда Грэм представлял меня.
– Доктор Зиланд из Антверпена (это был я) – инженер Лаварак.
Инженер спросил о каком-то списке, который Грэм достал ему из сейфа.
– Кто это? – спросил Мейкинз. – С ним что-то случилось не так давно, да?
– Очень интересная история, – сказал Грэм. – Десять месяцев назад здесь было еще сплошное болото. Когда первые группы приехали закладывать фундаменты, проводились исследования устойчивости грунта. Знаете, как это у нас делается? Гидравлическим прессом вбивается в землю бетонная свая на соответствующую глубину. На ее верхушке находится взрывной заряд. Эта свая нагружается стальными рельсами, и исследуется скорость ее погружения при взрыве. В том месте, где сейчас стоит здание А-6, под землей была известняковая пещера. Нужно было ее засыпать. Была сооружена штольня глубиной одиннадцать метров. Во время работ произошел обвал. Груды песка и известняка засыпали девятерых работников и инженера, который руководил работой. Когда мы их откопали, в живых осталось только пятеро. У начальника монтажных работ было изуродовано лицо, это была одна чудовищная рана. Падающая плита перекрытия снесла ему нос, губы, часть челюсти. Но этого мало. Едва он вышел из госпиталя, его жена погибла в автомобильной катастрофе. И несмотря на это, он не сломался, а немедленно продолжил работу. Мы хотели выплатить ему высокую денежную компенсацию и назначить пенсию, но он не согласился. Он захотел остаться и работать, чтобы любой ценой построить фабричные здания в срок. Ему сделали пластическую операцию, но, несмотря на это, выглядит он страшно. Это был золотой человек, его очень любили рабочие.
– Как это «был»? – сказал я.
– Я оговорился. Это именно Лаварак, вы видели его только что. Очень хорошо держится.
Зазвонил телефон.
– Что-что?! – закричал Грэм. Бросил трубку и побежал к двери. – Господа, быстро, перехват что-то обнаружил!
Мы побежали за ним. За поворотом коридора стоял военный пост.
VI
Маленькая комната была буквально завалена аппаратурой. В углу ревел генератор. За столом, заставленным часами и катушками, от которых во все стороны бежали разноцветные провода, сидели два человека с наушниками на головах. Третий стоял рядом, вглядываясь в полукруг пеленгатора, и внимательно следил за движением стрелки, вращая верньер конденсатора.
На полке стучал аппарат Морзе, из его латунных зажимов медленно выползала лента, спускаясь на пол.
– Черт побери! – крикнул стоявший, стягивая с головы наушники. Я узнал его: это был старший лейтенант Фолстоун. – Еще чуток, и мы бы его взяли.
– Что произошло? – спросил я. – Откуда шла передача?
– Представьте себе, с завода.
– Не может быть! – Грэм, красный как помидор, подскочил к столу.
Фолстоун пожал плечами, развернул план строений и приложил к нему угломер. Карандашом начертил две красные линии, которые пересеклись на блоке А-1.
– Должен быть где-то там. Точнее не удалось запеленговать, потому что сообщение было очень коротким. Около тридцати знаков.
Я остался в комнате перехвата, а Грэм и несколько людей из охраны отправились в блок А-1. Вскоре они вернулись.
– Вот этот проклятый передатчик, – сказал Грэм и положил на стол плоский сверток величиной с портсигар, завернутый в промасленную бумагу.
Я взял его в руки, он легко открылся. Это был шедевр. Лампы величиной с пальчик младенца, миниатюрные конденсаторы, катушечки.
– Какой-то новый тип, – сказал Фолстоун. – Смотрите, а это что?
В аппаратике был часовой механизм, который вдруг заработал. Фолстоун остановил его пальцем.
– Хитро придумано, черт побери, – вскрикнул он. – Здесь есть проводок с соответствующими метками. Его вставляют в отверстие, и через минуту аппарат начинает автоматически передавать азбукой Морзе текст сообщения. Тому, кто это отправляет, вовсе не нужно находиться рядом при передаче…
– Это я по крайней мере понимаю, – сказал Грэм. Он тяжело дышал и вытирал лоб большим платком.
– Где вы нашли аппарат?
– Он был в распределительном щите, представьте. Какая наглость! Попросту на глазах у всех. Мы поочередно осмотрели все щиты, но аппарат был лишь в одном. Но как он туда попал, минуя наши посты?
– Как-то его протащили. Сообщение зашифровано так же, как и предыдущее?
– Да, – сказал старший лейтенант, – но, видимо, прервано на половине. Наверное, часовой механизм подвел. Это настоящее чудо, что мы его услышали. В соседнем зале находится бетатрон, который во время работы так искрит, что заглушает абсолютно все. Сигнал можно запеленговать на расстоянии ста километров, не меньше.
– Бетатрон перестал работать, потому что из-за перенагрузки сработал главный предохранитель, – сказал Мейкинз. – Я уже узнавал у дежурного электротехника.
Я всматривался в знаки, которые телеграфист записывал на листке бумаги, и меня вдруг озарило.
– Грэм, – крикнул я, – мне нужны ваши люди из шифровального отдела.
Толстяк выглядел расстроенным, но резвости не потерял. Мы вернулись в кабинет, а по дороге Мейкинз спросил меня:
– Думаешь, двойная система?
– Именно, – ответил я.
Не зря я считал его одной из самых светлых голов в министерстве.
В комнате был Гримшо с двумя помощниками. Один из них, с ястребиным носом, в очках с толстыми стеклами, был известным математиком.
– Господа, вы уже пробовали использовать метод подстановки при расшифровке сообщения? – спросил я. – Например, таких слов: изотрон, бетатрон, негатрон, циклотрон, кенотрон…
Гримшо самодовольно кивнул.
– Конечно, пробовали… Окончание «трон» легко удалось бы идентифицировать. К сожалению, попытки ничего не дали. Правда, в первом сообщении два раза встречается сочетание TVC, которое на худой конец можно было бы принять за «тро» или «рон», но четвертая буква отсутствует.
– Те два сообщения передавались через короткий промежуток времени?
– Да. Не знаю в точности, это не наш перехват…
– Этого достаточно, – сказал я. – Думаю, можно попытаться расшифровать. Вы, наверное, не знаете о новом немецком методе параллельной передачи?
