– Я вас не собираюсь обманывать. Я Раутон из «Ивнинг стар», тот, который написал о вас статью, помните?
– Ну и что с того? Вы хотите, чтобы я по этой причине не поместил пробирку в огонь?
– Нет… но понимаете, порошок в вашей пробирке – это не совсем генетон.
Профессор быстро приблизил пробирку к глазам.
– Вы лжете… Что это значит – не совсем?
– Я не хотел бы, чтобы вы волновались… Говорят, что у вас больное сердце. Понимаете, я забрал этот порошок.
– А что здесь? Может быть, сахар? – язвительно спросил Фаррагус. – Ну, довольно. У вас есть время, чтобы быстренько помолиться, если вы верующий. Мне это не нужно.
Стрелка часов почти дошла до края. Оставалось десять секунд.
– Нет, это не сахар, это соль, – пояснил репортер. – Пожалуйста, будьте осторожны с пробиркой: в огне сухая соль лопается, не обожгитесь…
Фаррагус рявкнул и сунул пробирку в огонь.
– Только спокойно, спокойно, – говорил репортер как ребенку. – Все будет хорошо… вот видите.
Пошел девятый час. Пламя объяло стекло, порошок в пробирке действительно затрещал. И это все.
– Не взрывается, – простонал профессор. – Негодяй, что вы сделали?
– Я ведь вам сказал. Я подменил эти пробирки.
– Это правда? Когда?
– Минуту назад, когда вы отвернулись. Это я бросил камешек. Вы не беспокойтесь. Генетон наверняка является замечательным открытием, но лучше этого не пробовать.
– Действительно, не взрывается. – Профессор сунул пробирку в самое пламя.
– Никогда не видел, чтобы соль взрывалась, да еще и не очень чистая.
Профессор дышал все громче. Вдруг трубка выпала из его рук и разбилась.
– Вам плохо? – сказал репортер. Он быстро пролез под вагоном на другую сторону путей, изо всех сил толкнул дверь и вскочил внутрь.
Фаррагус издал глухой стон, пошатнулся и упал. Рука его инстинктивно потянулась к карману. Репортер подхватил его, засунул руку в карман профессора и, достав пузырек с лекарством, силой влил ему в рот несколько капель. Через минуту профессор начал дышать спокойнее.
Когда он открыл глаза, то увидел, что рубашка у него расстегнута, а под голову подложено что-то мягкое – пиджак Раутона. Что-то теплое лежало у него на груди. Он всмотрелся: это был котенок. Его положил репортер.
– Ужасно нервный вы народ, ученые, – сказал Раутон. – Ну что, легче стало? Пойдем потихоньку? А может быть, вы расскажете что-нибудь интересное для наших читателей? А потом я сразу к телефону, будет экстренный выпуск. Впрочем, это не обязательно, я что-нибудь за вас придумаю.
– Обокрали вы меня, обокрали вы меня, – шептал профессор, не имея сил подняться. – Уходите… уходите… Какой позор!
Он закрыл глаза и лежал как мертвый. Маленькая слеза показалась в уголке глаза и скатилась на грязный пол.
– Да, обокрал, – деловито сказал репортер, – но мне сдается, что я поступил правильно. Вы это признаете позже.
Он встал.
– Теперь пойдем потихоньку к ближайшей остановке такси, – сказал он. – А этого кота я советую вам забрать. Я бы сам охотно его взял, но у меня уже есть рыбки, а моя жена очень хорошая женщина, но любит немного побраниться и может разозлиться.
– Куда вы дели мой генетон? Что вы с ним сделали? – прошептал профессор, когда репортер помогал ему встать.
– Этот порошок? Никуда я его не девал. Что мне с ним делать? Наверное, подарю моему редактору. Это должно его обрадовать.
Перевод Борисова В.И.
Трест твоих грез
I. Приключение Тома Трайсена
– Так вы не напишете? – твердым голосом спросил главный редактор.
– Откуда я могу знать, что там происходит? Наймите ясновидца.
– Здесь есть множество сообщений комиссий и сенаторов, есть и репортажи людей Херста.
– Я не умею писать репортажи по репортажам. Если вы предоставите мне визу и самолет…
– Большевики могут вас убить.
– Я не боюсь. К тому же если меня убьют, вы сможете выпустить экстренный выпуск, а может быть, и интервью со мной на смертном одре.
– Раутон, вы напишете о Югославии так, как я вам говорю.
– Не напишу.
– Нет?
– Нет.
Через четыре дня Раутон получил трехмесячное жалованье и прекрасное рекомендательное письмо. Как оказалось, Херст купил именно «Ивнинг стар».
– Сложное дело – политика, – сказал репортер и купил себе книгу «Конструкция атомной бомбы» профессора Джона Квайта.
Продавец утверждал, что, следуя ее указаниям, каждый сможет приготовить у себя дома маленькую атомную бомбочку.
– Рассчитанную на одну или на две семьи? – спросил репортер.
Месяц он жил как раньше, затем начался период кредитов. В принципе он не был таким предприимчивым, как думали его читатели. Несмотря на великолепные рекомендации, на работу устроиться ему не удалось. Он чувствовал в этом руки людей Херста. У них была хорошая память. Когда Раутон действовал или расследовал какое-то происшествие, ни одна стена не была для него слишком высокой, ни одна крыша – скользкой, ни одно препятствие – таким большим, чтобы он не смог его преодолеть. Но перед лицом рутины ежедневного поиска работы его энергия, казалось, тает вместе с наличными. Он был человеком общительным и думал, что не имеет иллюзий, но ошибся. Коллеги после скоропостижного изменения служебного статуса стали его избегать. Но так уж он был устроен, что не мог радоваться или огорчаться, когда был один. Собой, Раутоном из «Ивнинг стар», он становился лишь в окружении людей или неожиданных событий. Он жил глазами и ушами, он привык действовать, и роскошь одиночества не приносила ему никакого удовольствия. В первые дни июля он еще ходил к буфету-автомату на углу улицы, чтобы утолить голод отваром из зерен кукурузы и помидоров (более дешевых продуктов в автоматах не было). Потом он сошел с рельсов: с «Честерфилда» перешел на сигары за один цент, наконец стал наполнять комнату едким дымом сладкого трубочного табака. Лежа одетым на кровати, он просматривал старые подшивки иллюстрированных газет, рассыпая на не слишком чистую уже постель ослепительные улыбки кинозвезд и рекламы автомобилей, раскрашенных в чрезмерно яркие цвета.
На последний доллар он решил устроить себе вечером пир, а сейчас, окруженный роскошными цветными изображениями, пускал изо рта клубы фиолетового дыма.
Эту сиесту неожиданно нарушил звонок – явление в последние дни крайне редкое, если не считать настойчивых паломничеств администратора дома. Раутон подождал, не позвонит ли пришелец второй раз. Если кто-то настроен не очень решительно и сам не знает, зачем пришел, то уйдет после первого оставленного без внимания звонка. Но неизвестный гость повторил во второй раз, так что Раутон бросил газеты под кровать, после чего неспешно направился в крохотную прихожую.
