— Так вы еще и коронер? — спросил Тень.
— Коронер — это у нас должность государственная, — сказал Ибис. — Его обязанность — пнуть труп. Если труп не ответит ему тем же, он подписывает свидетельство о смерти. А Шакель, так сказать, патологоанатом. Он работает на окружного судмедэксперта. Производит вскрытие и берет ткани на анализ. Раны он уже сфотографировал.
Шакель не обращал на них внимания. Он взял большой скальпель и сделал широкий и глубокий V-образный надрез, так что линии шли от ключиц, сходясь внизу грудины; затем он превратил V в Y, сделав еще один глубокий надрез, который шел от грудины и заканчивался в районе лобковой кости. Потом он взял маленькую тяжелую хромированную дрель с круглым режущим диском на конце размером с медальон, включил ее и распилил ребра по обе стороны грудины.
Девушка раскрылась будто сумочка.
Тень тут же почувствовал легкий, но неприятно въедливый, острый мясной запах.
— Я думал, хуже будет пахнуть, — сказал Тень.
— Она еще свеженькая, — сказал Шакель. — Да и кишки целы, поэтому дерьмом не пахнет.
Тень отвернулся, но не из-за отвращения, как ожидал, а из-за странного желания предоставить девушке хоть какое-то право на личное пространство. Наверное, ничего нет на свете более обнаженного, чем вскрытое человеческое тело.
Шакель отсек кишки, лежавшие, словно клубок блестящих змей, в животе, под желудком, в глубокой тазовой полости. Пропустил их, фут за футом, между пальцами, сказал в микрофон, что они в «нормальном состоянии», и отправил в ведро на полу. Затем он откачал вакуумным насосом кровь из грудины и измерил ее объем. Потом осмотрел грудину изнутри. И записал на диктофон:
— В околосердечной сумке имеется три разрыва, заполненных свернувшейся кровью.
Он крепко зажал сердце в руке, надрезал сверху, повертел, осмотрев со всех сторон. Потом наступил ногой на кнопку и сказал:
— В сердечной мышце имеется две раны; первая размером полтора сантиметра в правом желудочке, вторая размером один и восемь десятых сантиметра в левом желудочке.
Шакель удалил легкие. Левое легкое было проткнуто и наполовину опало. Он взвесил легкие, потом сердце, потом сфотографировал раны. От каждого легкого он отрезал по кусочку и положил в банку.
— Формальдегид, — шепотом подсказал мистер Ибис.
Шакель удалил у девушки печень, желудок, селезенку, поджелудочную железу, обе почки, матку и яичники; при этом он продолжал говорить в микрофон, комментируя все свои действия и наблюдения.
Он взвесил все органы и описал их состояние как нормальное и без повреждений. От каждого органа он отрезал по кусочку и все образцы поместил в баночки с формальдегидом.
От сердца, печени и одной почки он отрезал еще по кусочку. И пока работал, медленно, не торопясь пережевывал их.
Тени это почему-то показалось правильным: Шакель не глумился над трупом, а проявлял к нему уважение.
— Ну что, останетесь у нас погостить? — спросил Шакель, прожевывая кусочек сердца.
— Останусь, если вы не против, — сказал Тень.
— Конечно не против, — сказал мистер Ибис. — Мы только за. Пока вы здесь, вы под нашей защитой.
— Я надеюсь, вы не боитесь спать под одной крышей с мертвецами? — сказал Шакель.
Тень вспомнил о горьком и холодном поцелуе Лоры.
— Нет, — сказал он. — По крайней мере пока они не оживают.
Шакель повернулся и посмотрел на него темно-карими глазами, насмешливыми и холодными, как у дикой собаки.
— У нас не оживают, — только и сказал он.
— А по-моему, — проговорил Тень, — по-моему, мертвецы без особого труда возвращаются обратно.
— Едва ли, — встрял Ибис. — Даже зомби, знаете ли, делают из живых людей. Посыпал порошком, заговорил, и все дела: зомби готов. Они думают, что мертвы, а на самом деле живы. А вот чтобы действительно вернуть мертвеца к жизни, в его тело… Тут нужна сила. — Он замолчал, а потом добавил: — В былые времена, на старой родине, все было проще.
— Тогда можно было привязать ка
[56]
человека к его телу на пять тысяч лет, — сказал Шакель. — Привязать или отпустить. Давно это было.
Он взял удаленные органы и заботливо сложил их обратно в тело. Вернул на место кишки, закрыл грудину и стянул края кожи. Потом взял толстую иголку с ниткой и быстрыми, ловкими движениями, будто сшивал бейсбольный мяч, зашил труп: и мясо снова превратилось в девушку.
— Пивка бы, — сказал Шакель. Он стянул резиновые перчатки и бросил их в мусорное ведро, темно-коричневый халат кинул в корзину. Потом взял картонную коробку со склянками, в которых бултыхались маленькие красные, коричневые и багровые кусочки органов. — Вы идете?
Они поднялись по задней лестнице на кухню. Кухня была выдержана в коричнево-белых тонах, неброская и респектабельная обстановка образца 1920 года, решил Тень. У одной стены стоял огромный дребезжащий «Кельвинатор».
[57]
Шакель открыл дверцу «Кельвинатора», поставил в него склянки с кусочками селезенки, почек, печени и сердца и достал три коричневые бутылки. Ибис открыл стеклянную дверцу буфета и взял три высоких стакана. А потом жестом пригласил Тень сесть за стол.
Ибис налил пива и протянул один стакан Тени, другой — Шакелю. Пиво было замечательное, темное и горькое.
— Хорошее пиво, — сказал Тень.
— Мы сами варим, — сказал Ибис. — В былые времена пиво варили женщины. У них это получалось лучше, чем у нас. А теперь нас только трое. Я, он и она. — Он показал на маленькую бурую кошку, которая крепко спала в своей кошачьей корзинке в углу комнаты. — Вначале нас было больше. А потом Сет нас бросил и ушел странствовать, лет двести, кажется, тому назад. Точно, не меньше. Мы получили от него открытку из Сан-Франциско в тысяча девятьсот пятом — девятьсот шестом. С тех пор — ничего, тишина. А бедняга Гор… — он замолк со вздохом и покачал головой.
— Я его вижу время от времени, — сказал Шакель. — По дороге к клиентам. — Он отхлебнул пива.
— Я отработаю за свое проживание, — сказал Тень, — пока я тут. Скажите, что делать, я сделаю.
— Мы подыщем вам занятие, — согласился Шакель.
Маленькая бурая кошка открыла глаза, встала и потянулась. Она неслышно прошла через кухню и потерлась головой о ботинок Тени. Тень опустил руку и погладил ее по голове, почесал за ушами и у загривка. Она выгнулась от удовольствия, а потом, запрыгнув к нему на колени, встала передними лапами ему на грудь и дотянулась своим холодным носиком до его носа. После чего свернулась калачиком у него на коленях и заснула. Он погладил ее: такая мягкая шерсть, так тепло и приятно держать ее на коленях; кошка всем своим видом давала понять, что оказалась в самом безопасном месте на свете, и Тень это успокаивало.
