Дэвид вышел из машины, открыл переднюю дверцу, жестом попросил Элис подвинуться и сел рядом:
— Единственное, что тебе нужно сделать, — это показаться хорошему психиатру. Если он посоветует переменить обстановку — что ж, отлично. Но так продолжаться дальше не может: я уже весь извелся. — Он включил мотор. — Я поведу машину сам.
Голова у Элис поникла, она едва сдерживала слезы. Она подняла глаза только у здания офиса.
— Ладно. Договорись о консультации. Я готова посоветоваться с тем, с кем ты скажешь, Дэвид.
Дэвид поцеловал жену:
— Ну вот, женушка, это другой разговор. Доберешься до дома сама?
— Конечно же, дурачок.
— Тогда до ужина. Будь осторожнее за рулем.
— А разве я лихачка? Пока.
Дэвид постоял на тротуаре, провожая машину взглядом. Ветер трепал длинные темные, с блестящим отливом волосы Элис. Поднявшись наверх, он сразу позвонил Джефферсу и договорился о консультации с опытным психоневрологом. Раз так — то так.
Дневная работа не заладилась. Все валилось из рук, и перед глазами у Дэвида, куда бы он ни посмотрел, постоянно маячила Элис. Ему как будто передались ее страхи. Похоже, она и вправду его убедила, что с их крошкой не все в норме.
Дэвид продиктовал несколько длинных нудных писем. Проследил на нижнем этаже за отправкой товара. Помощников надо было постоянно запрашивать и держать под контролем. К концу дня он совсем измотался, и все ему надоело. В голове пульсировало. Как никогда тянуло поскорее домой.
Спускаясь вниз в лифте, Дэвид раздумывал: что, если рассказать Элис о той самой игрушке — тряпичной кукле, о которую он споткнулся прошлой ночью? Бог мой, да она забьется в истерике! Нет, и словом нельзя обмолвиться. В конце концов, это всего лишь простая случайность.
Когда он подъехал к своему дому в Брентвуде на такси, еще не стемнело. Он расплатился с водителем и медленно побрел по бетонной дорожке, радуясь вечерним лучам, освещавшим верхушки деревьев. С фасада дом — белый, выстроенный в колониальном стиле, — выглядел до странности безмолвным и необитаемым, но Дэвид, успокоившись, вспомнил, что сегодня четверг и приходящая прислуга, которую они могли время от времени нанимать, разошлась по домам. У кухарки сегодня тоже был выходной: значит, о еде им с Элис придется самим позаботиться — или же перекусить где-нибудь на Стрипе.
Дэвид сделал глубокий вдох. За домом насвистывала птица. Через квартал от дома по бульвару двигался поток транспорта. Он повернул ключ в замочной скважине. Хорошо смазанная ручка бесшумно повиновалась его руке.
Дверь распахнулась. Дэвид вошел в дом, положил на стул портфель и шляпу и, высвобождаясь из пальто, бросил взгляд наверх.
Из мансардного окна на лестницу струились полосы закатного света. Лучи переливались разноцветными оттенками, падая на тряпичную куклу, валявшуюся в гротескно вывернутой позе на нижней ступеньке лестницы.
Но на куклу Дэвид не смотрел, словно и не замечал.
Он не отрываясь смотрел и смотрел, не в силах отвести глаза, на Элис.
Худенькое тело Элис лежало, неестественно скрючившись в беспомощном зове. Лежало у основания лестницы, напоминая истасканную куклу, не желающую больше принимать участия в игре.
Элис была мертва.
В доме стояла нерушимая тишина, стучало только его сердце.
Элис была мертва.
Дэвид стиснул руками ее лицо, подышал на пальцы. Обнял за талию. Элис не оживала. Даже не пыталась подать признаки жизни. Дэвид вслух твердил ее имя, повторяя множество раз, снова и снова прижимал ее к себе в надежде вернуть ей хоть частичку утраченного тепла, но все было тщетно.
Дэвид выпрямился. Нужно позвонить. А он забыл об этом. Неожиданно для себя он обнаружил, что оказался наверху. Он открыл дверь в детскую, шагнул внутрь и тупо уставился на кроватку. Его поташнивало. Перед глазами плавала какая-то муть.
Глаза у ребенка были закрыты, однако лицо раскраснелось и было покрыто испариной, будто он долго и надрывно плакал.
— Она умерла, — сказал Лейбер ребенку. — Она умерла.
Тут он захохотал и не переставал тихо и неудержимо хохотать до тех пор, пока из ночного мрака не выступила фигура доктора Джефферса, который принялся деловито бить его по щекам.
— Возьми себя в руки, сынок! Соберись с духом!
— Она упала с лестницы, доктор. Споткнулась о тряпичную куклу и потеряла равновесие. Я сам прошлой ночью едва не сверзился вниз головой. И вот…
Доктор потряс Дэвида за плечи.
— Да-да, доктор, да, — невнятно бормотал Лейбер. — Занятная штука. Очень занятная. Я… я придумал наконец имя для ребеночка.
Доктор молчал.
Лейбер обхватил голову трясущимися руками и проговорил:
— Собираюсь в ближайшее воскресенье его окрестить. И знаете, что за имечко я ему подобрал? Назову его — назову Люцифером!
Было уже одиннадцать часов вечера. В доме побывала целая толпа незнакомых людей: они пришли и ушли, забрав с собой главное сокровище — Элис.
Дэвид Лейбер уединился с доктором в библиотеке.
— Элис не сошла с ума, — медленно выдавил он из себя. — У нее были серьезные основания бояться ребенка.
Джефферс шумно выдохнул воздух:
— Ты следуешь ее примеру. Она обвиняла ребенка в своей болезни, теперь ты винишь ребенка в ее смерти. Она споткнулась об игрушку, пойми ты это. При чем тут младенец?
— Ты говоришь о Люцифере?
— Брось его так называть!
Лейбер покачал головой:
— Элис слышала по ночам шорохи. По коридорам кто-то бродил. Словно за нами шпионили. Вы, доктор, не прочь узнать, кто там шебаршился? Я вам скажу. Младенец! Да-да, мой сынишка! Четырех месяцев от роду — и уже крался ночью в темноте, подслушивая наши разговоры. Ни словечка не пропускал! — Дэвид ухватился за ручки кресел. — А если я зажигал свет — ну так что ж, кроха она и есть кроха. Ему ничего не стоило схорониться за шкафом, за дверью, вжаться в стену — взрослому и не по глазам.
— Хватит болтать! — оборвал его Джефферс.
— Нет, дайте мне до конца выговориться, а не то я свихнусь. Когда я отбыл в Чикаго, кто не давал Элис спать, изводил ее так, что у нее от изнеможения началась пневмония? Дитятя! А когда совсем уморить ее не удалось, он попытался убить меня. Проще некуда: достаточно оставить на ступеньках куклу, а потом орать ночью до тех пор, пока папаша не вскочит, не в силах больше выносить твой рев, и не потащится вниз за теплым молочком — и вот тут-то и свернет себе шею. Трюк примитивный, но действенный. Я на него не попался. Зато с Элис он сработал безотказно. — Дэвид Лейбер долго копался, прикуривая сигарету. — Мне надо было сообразить, что к чему. Ведь я не раз включал свет далеко за полночь, а ребеночек лежит себе и как ни в чем не бывало таращит глазенки. Младенцы, как правило, спят до утра без просыпу. Но этот не из таковских. Он всю ночь бодрствовал — и размышлял.
