Она походила на его мать!
Сердце подпрыгнуло у него в груди.
Она заметила его волнение.
— Ты что-то хотел сказать?
— Свет. — Он посмотрел на огонь и вновь на ее лицо, под его взглядом капюшон дернулся, лицо исчезло в черноте. — Вы похожи на маму. Я, наверное, глупости говорю.
Она быстро подошла к книжным полкам, взяла книгу.
— Ты же знаешь, женщины все похожи друг на друга, — сказала она, теребя книгу. — Не думай об этом. — Она дышала учащенно. — Вот. — Протянула ему книгу. — Читай первую главу этого Дневника.
Эдвин стал читать. Огонь гудел и пускал искры в дымоход, серый капюшон, вернувшийся на место, спокойно кивал, лицо в нем походило на язык в торжественном колоколе. Пламя камина высветило тисненую фигурку животного на какой-то из книг. Страницы этих книг подверглись цензуре: иные порезаны бритвой, иные вырваны, строчки зачеркнуты чернилами или стерты, уничтожены все картинки. Книги заклеенные, книги, запертые в бронзовом футляре — а то Эдвин увидит, прочтет, поймет. Он читал из Дневника:
«Вначале был Бог, создавший Мир, со всеми его коридорами, комнатами, низинами и нагорьями. Себе на радость, собственными руками, Он произвел на свет любящую жену и, много позднее, отпрыска Эдвина, которому было назначено по прошествии лет и самому сделаться Богом…»
Учительница кивала, Эдвин читал дальше.
Он спустился по перилам и, запыхавшись, вбежал в Гостиную.
— Мама!
Мать лежала в пухлом красно-коричневом кресле, похожая на изделие из костяного фарфора. Она тяжело дышала и обливалась потом, как после пробежки.
— Мама, ты вся мокрая!
— А, привет. — Она глядела укоризненно, словно по его вине спешила и вспотела. — Ничего, ничего. — Она притянула его к себе и расцеловала. — Прости, дорогой. Я нехорошая. А у меня для тебя сюрприз. Скоро твой день рождения!
— Уже? Прошло всего десять месяцев.
— Все равно, завтра у тебя праздник. Да свершится чудо. Я так говорю. А все, что я говорю, правда, мой дорогой.
— И мы откроем еще одну комнату? — Эдвин был ошеломлен.
— Четырнадцатую! А на следующий год — пятнадцатую, и так до двадцать первого дня рождения, когда мы откроем самую важную комнату и ты станешь хозяином Дома, Богом, Отцом, Повелителем Мира!
— Ура! — Он подкинул вверх книги.
Они с Матерью засмеялись. По всем континентам пробежало эхо, зазвенела хрустальная посуда.
Эдвин лежал в постели, на которую падал лунный свет. За открытым окном находился край Мира. За ним — мир голубой и зеленый, где жили Злобные Душегубы.
Завтра предстояло праздновать его день рождения. Почему? Разве он был хорошим мальчиком? Нет. Ну и почему? Оттого что… было тревожно. Да. Вот именно. День рождения был нужен, чтобы развеселиться и успокоиться.
Эдвин предвидел, что теперь дни рождения будут случаться все чаще. Дела в доме запутывались. Пружина сжималась. Мать смеялась делано и слишком часто, ее глаза сверкали диким блеском.
— А Учительницу пригласим?
— Нет!
Они с мамой никогда не встречались.
— Почему нет, Мама?
— Потому.
— А вам не хочется встретиться с Мамой? — спросил он Учительницу.
— Потом когда-нибудь.
Куда Учительница уходит по вечерам? В какую-нибудь из тайных комнат? Эдвин посмотрел на стену деревьев. Вряд ли.
Его глаза закрылись.
В прошлом году, когда в доме стало тревожно, мама тоже передвинула его день рождения.
Как-нибудь ночью, мечтал он, я отправлюсь на Верхние земли и посмотрю, вправду ли Учительница сидит там все время.
Подумай о чем-нибудь другом. Бог. Бог, который построил эту Страну. Подумай о Его Смерти, о том часе, когда Его раздавило из зависти металлическое чудище на бетонной дороге.
Не иначе, Мир всколыхнулся, когда Он умер.
Однажды и я стану Богом. Мама так говорит.
Эдвин заснул.
Утром внизу зазвучали веселые голоса. Они доносились и из комнат, и из двора. Эдвин прислушивался у запертой снаружи двери; по праздникам она всегда бывала закрыта, пока голоса не смолкнут. Эдвин нахмурился. Чьи это голоса? Наверное, работников Бога. Не той же компании с картин Дали, которая живет снаружи? Мама ненавидит их прямо до одури. Тишина.
— С днем рождения!
Мама, приплясывая на ходу, отвела его к праздничному столу. Пирожные, мороженое, клубника, ветчина, говядина, окорок, высокие стаканы с чем-то розовым, белоснежный торт с его именем и красными цифрами… Эдвин был поражен.
— Откуда все это взялось?
— Откуда берется вся еда, — загадочно отозвалась мама, качая подолом нарядного зеленого платья.
В музыкальной комнате она протренькала на фортепьяно мелодию и пропела: с днем рожденья тебя, с днем рожденья, милый Эдвин, с днем рожденья тебя…
Взрыв радости. Напитки в стороны, начались танцы. Она боялась остановиться.
Серебряным ключом она отперла четырнадцатую, запретную дверь. Ну что там, что там?
Дверь скользнула в стену.
Разочарование. Четырнадцатая деньрожденная комната не содержала в себе ничего интересного. На шестой день рождения для него была открыта школа на Верхних землях. На седьмой? Игровая комната в Нижних землях. На восьмой? Музыкальная комната. На девятый: кухня, повсюду блестевшая хромом. На десятый: помещение с граммофоном, где вращались диски и с них пели ангелы. На одиннадцатый — садовая комната, то есть лужайка, где ковер рос из земли и его не подметали, а стригли. На двенадцатый и тринадцатый день рождения его ожидали чудеса маминой туалетной и новая комната для него самого. А теперь он разглядывал четырнадцатую комнату, страшно разочарованный. Тусклый коричневый чулан. Они вошли.
Мама рассмеялась.
— Ты понятия не имеешь, что это за волшебство. Закрой дверь.
Она поспешно стала тыкать в красные кнопки на стенке.
— Мама! — взвизгнул Эдвин.
Стена заскользила вниз. Комната двигалась.
— Тихо, милый, — успокоила его мать.
В ужасе он наблюдал, как стена, прихватив с собой дверь, уходила в пол. Появилась другая дверь, потом еще одна. Комната остановилась. Мать указала на странную новую дверь.
— Открывай.
Эдвин открыл дверь и застыл как громом пораженный.
— Куда девалась Гостиная? Как мы сюда попали? Это же Верхние земли!
— Мы прилетели! Теперь раз в неделю ты будешь летать в школу вместо длинного обходного пути.
— О, мамочка!
