— Возьмешь с собой шесть человек.
Эмма сморщила нос, но спорить не стала. Не успела она сделать и двух шагов, как Эмори вновь окликнул ее.
Эмма остановилась, оглянулась и при виде сурово выгнутой брови мужа со вздохом вернулась.
— Муж мой, у меня нет времени расхаживать туда-сюда. Скоро стемнеет.
Эмори задумчиво посмотрел на нее и, склонив голову набок, поинтересовался:
— Что ты делаешь со всеми этими сорняками, жена?
— Я… варю целебные отвары, — невольно краснея, залепетала она.
— Хм… — Эмори склонил голову в другую сторону. — Ты разве больна?
— Нет. Разумеется, нет.
— Тогда кто же болен? Ты, по-моему, отправляешься собирать их чуть ли не каждый…
— В замке много народа, милорд, — торопливо перебила его Эмма. — Кто-то всегда болеет. — И, переведя дыхание, нервно добавила: — Это все, муж мой?
— Да. То есть нет… — поправился он, вспомнив, зачем позвал ее. Он решил, что сейчас настал подходящий момент сообщить ей, что не желает, чтобы французишка шил ей хотя бы одно платье черного цвета. — Я хотел поговорить с тобой о нарядах, которые шьет тебе этот французский сурок…
— Слушаю, милорд.
Эмори поколебался, но все-таки продолжил:
— Я не хочу видеть тебя в… В общем, воздержись заказывать… Чтоб де Ласси не шил тебе ничего черного!.. Все твои платья должны быть яркими!
Эмма удивленно посмотрела на мужа, а он бережно взял один шелковистый локон ее блестящих волос и, перебирая его в пальцах, произнес, понизив голос:
— Пусть будет несколько золотых платьев, как то, в котором ты была тогда… Таких же сияющих, как твои волосы.
— Мои волосы? — Эмма растерянно моргнула и ощутила, как где-то внутри нее поднимается жаркая волна, откликаясь на глубокий волнующий звук его голоса, каким он говорил с ней в постели, когда тихо бормотал, чего хочет от нее или что хочет сделать ей сам.
— Да. И одно-два зеленых — такого оттенка, как твои глаза. Глубокого и яркого, как лес после дождя! — Лицо его смягчилось, а пальцы, легко скользнув по лбу, дотронулись до век и, обойдя широко распахнутые глаза, ласково обвели щеку и погладили пухлые губы.
Эмма затаила дыхание. Его нежные и жгучие прикосновения потрясли ее. Голова пошла кругом.
— И по крайней мере дюжину красных. — Как сквозь туман донеслось до нее.
— Красных? — Эмма растерянно покачала головой.
— Да, алых, как твои губы после моих поцелуев.
— О-о-о!.. — выдохнула Эмма, качнувшись к нему. Шум и лязганье доспехов, возгласы солдат, продолжавших) свои военные учения, неожиданно растаяли в воздухе. Она слышала только свое учащенное дыхание, видела лишь приближающееся лицо Эмори.
Наконец его губы нашли ее рот. Эмма блаженно закрыла глаза, но тут же вынуждена была отпрянуть от мужа.
Мечтательную отрешенность этого мгновения нарушил внезапный возглас Блейка. Взгляд в его сторону объяснил происходящее: тактично пятясь от них, он споткнулся об игравших рядом ребятишек.
Эмма покачала головой, наблюдая, как он смущенно поднимается на ноги, и, улыбнувшись, сказала:
— Спасибо.
Лицо Блейка выразило недоумение:
— За что, миледи?
— За чудесные комплименты, которые вы подсказали моему мужу.
Блейк густо покраснел и бросил быстрый взгляд на Эмори. Тот тоже казался смущенным. Они несколько часов практиковались, что и как сказать: какие слова, каким тоном и даже какими ласками их сопровождать. Но, как видно, они старались напрасно.
Расправив плечи, Эмори с самым независимым видом обернулся к жене.
— Может, Блейк и помог мне подобрать слова, но они выражают мои личные чувства. Я действительно не хочу видеть тебя в черном, — ворчливо продолжил он. — Ты должна носить яркие цвета, такие, как тот золотой… Ты в нем была… — Он замолчал, подыскивая собственные слова. — Ты зажгла мою кровь в этом золотом, и я уверен, что ты мне так же понравишься в алом или зеленом.
Услышав такие речи, Эмма широко открыла глаза, и тихая улыбка медленно расцвела на ее губах. Но муж ее еще не закончил. Он, казалось, решил произнести целую речь:
— Мой долг мужа состоит в том, чтобы распознавать твои нужды и удовлетворять их. Я заметил, то ты явно недооцениваешь свою внешность. Единственный способ излечить тебя от этого недуга — говорить комплименты.
— Ты так думаешь? — Изумлению Эммы не было предела.
— Да, именно так. Поэтому… слушай: ты, жена, просто прелесть, — сурово объявил он. — По правде говоря, я никогда раньше не встречал такой красной женщины. Фальк был полный дурак, если не понял, какое сокровище заполучил! Ты замечательная красавица!..
Эмма онемела и замерла, не сводя с него глаз. В душе ее зародилась робкая надежда, что Эмори испытывает к ней какие-то чувства, если так тревожится о ее отношении к своей внешности. Однако рассудок подсказывал ей иное.
— Ну?
— Что «ну», милорд? — удивленно откликнулась Эмма.
— Тебе нечего сказать? Я назвал тебя красавицей. Ты и вправду красавица!
— Как скажете, милорд, — покорно пробормотала она и решительно направилась прочь. В мыслях ее царило смятение: может быть, муж все-таки испытывает к ней теплые чувства? Супружескую любовь не по обязанности, согласно брачному обету, а рожденную из уважения и приязни. От мужа не требуется внимания к чувствам жены, но Эмори заботили ее переживания. Должно же это в конце концов что-то значить!
Эмори с досадой смотрел ей вслед.
— Она согласилась только ради того, чтобы не сердить меня.
— Я тоже так считаю, — кивнул Блейк. — Может, тебе стоит попытаться убедить ее в своей искренности?
— Что?
Блейк пожал плечами.
— Почему бы тебе не присоединиться к ней в прогулке по лесу и не приласкать как следует? Завалишь ее где-нибудь на мох… Это лучше всех слов докажет ей, что она для тебя желанна.
Эмори нахмурился.
— Я не «заваливаю» свою жену. Она благородная дама. Кроме того, — мрачно добавил он, — до их пор мои ласки не прибавили ей уверенности в себе. Она по-прежнему не верит в свою привлекательность.
Тем не менее Эмори представил себе, как занимается с Эммой любовью в лесу. Как хороша должна быть на, обнаженная, на постели из травы, под крышей небесного свода, окруженная деревьями вместо стен спальни… И вокруг — ни единого черного пятнышка!.. Да, решил Эмори, так он и сделает: разденет ее донага, чтобы на ней не осталось ничего черного, даже чулок!
— И говори ей комплименты, когда станешь заваливать.
При этих словах друга соблазнительная картина, возникшая в воображении Эмори, сразу поблекла.
