— Мимо, — зачем-то добавил Роут.
— Не уходите! — воскликнула Мона. — Я только начала.
Он ухмыльнулся. Способность художницы сосредоточиться на деле была удивительной. Он вынул руку из кармана и указал на Ханну:
— Мы здесь не одни.
— Я просто проходила мимо. — Ханна подошла к женщине и с любопытством взглянула на холст. — Работаешь над чем-то новеньким?
Мона опустилась на стул и улыбнулась девушке:
— Да. Вдохновение пришло. Что скажешь?
Ханна пригляделась к картине. Интересно, во что превратилась его грудь в представлении Моны?
— Ну? Не молчи!
Ханна кивнула, и Роут понял, что все это время она пыталась подобрать подходящий ответ.
— Это определенно… очень… мужская грудь.
— Она возбуждает эстетические чувства? — деловито поинтересовался натурщик. Девушка посмотрела на него, вздернула подбородок, и Роут понял, что сейчас она опять ляпнет какую-нибудь гадость.
— Мона умудрилась превратить твою грудь в нечто, на что стоит посмотреть.
Роут почувствовал себя так, словно только что выиграл пари у самого себя.
— Эта женщина гениальна, — сказал он.
— Нет, нет, Ханна. Мне, правда, приятен твой комплимент, но… — Мона перевела взгляд со своей работы на Роута, — мы обе должны признать, что у мистера Джеррика великолепное сложение. — Она слегка подтолкнула Ханну локтем. — У меня появилась отличная идея! Подойди к нему и засунь в дырочку на ремне цветок. Лучше всего — желтую маргаритку. Это будет замечательный, нежный контраст с его сильным торсом.
Высокомерие на лице Ханны сменилось шоком. Роут скрипнул зубами.
— Давай, — нарочито безразлично произнес он. — Я не кусаюсь. И целовать тебя тоже не буду, если ты так этого боишься.
— Разумеется, не будет. — Мона снова подтолкнула Ханну локтем. — Какая странная мысль! Поспеши, милая. А то уже скоро начнет темнеть.
— Ладно. Иду, — сказала Ханна, неохотно двинувшись к Роуту. Она не отрывала взгляда от букета.
Мужчина заметил, что ее щеки стали пунцовыми. Девушка явно не испытывала ни малейшего желания вставлять цветок в его ремень. Как, впрочем, и работать в его фирме. Он почувствовал раздражение. Подойдя к нему, Ханна постаралась управиться с маргариткой как можно быстрее.
— Так хорошо? — спросила девушка, поспешно отойдя в сторону.
Мона нахмурилась.
— Ровнее. Не горизонтально, а вертикально.
Ханна неохотно поправила цветок.
— Вот так?
— Да, так лучше. И еще чуть ровнее.
Мужчина заметил, что теперь щеки девушки просто полыхали, и даже испугался: может быть, у нее тепловой удар?
— С тобой все в порядке? Ты вся красная.
Ханна сглотнула и на мгновение встретилась с ним взглядом.
— Все в порядке, — произнесла она и сразу же отвернулась. — Послушай, Мона, мне нужно идти. Поставлю цветы в воду. И я не очень хорошо себя чувствую.
Мона казалась удивленной ее словами, но милостиво махнула рукой.
— В таком случае иди. Думаю, лучше было бы прижать цветок к животу, мистер Джеррик. Он прилипнет. — Женщина быстро реализовала эту идею. — Вот, теперь все просто идеально!
— Рад, что мой пот смог помочь вам.
Сев на свой стул, Мона взглянула на часы:
— Господи! Уже шесть тридцать. Почему вы не сказали мне, что мы пропустили перерыв?
— Когда занимаешься тем, что нравится, время летит незаметно, — соврал он.
— Значит, вы определенно должны стать моделью.
— Вы мне льстите.
Она поднялась и потянулась.
— Нет-нет. Я не имею такой привычки. Вы были просто идеальны. — Женщина собрала кисти и краски. — На сегодня все.
— Спасибо.
— Сможете позировать мне завтра?
Упаси боже!
— Посмотрим, — неопределенно ответил Роут, пытаясь придумать подходящий предлог для отказа. Вспомнив о том, как Ханне не хотелось находиться рядом с ним, он присел на скамейку. — Я, пожалуй, еще побуду здесь.
— Да, расслабьтесь немного, — произнесла Мона и указала на холст и мольберт. — Вы не сможете отнести это в гостиницу, когда решите вернуться?
— Без проблем. — Роут убрал маргаритку. Пристально глядя на поверхность озера, он пытался не смотреть на то, как плавно покачивается попка Ханны при ходьбе.
Мона шла к гостинице следом за девушкой. Роут оперся локтями о колени и задумчиво изучил цветок — его стебель, лепестки, такие нежные и хрупкие. Он поднес маргаритку к носу и втянул воздух. Роуту показалось, что он различил запах Ханны, но это, разумеется, просто разыгралось его воображение.
Мужчина еще долго сидел, глядя на цветок, желая бросить его, но не в силах сделать это.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Проанализировав события, произошедшие за последнее время в старой гостинице, Роут понял одно: как бы он ни старался, нельзя уничтожить свою человеческую сущность. Это стало ключом к новым открытиям.
Мужчина наконец-то осознал правду. Он никогда не сможет разрушить дом Джоан, чтобы устроить здесь курорт.
Оглядываясь на свое прошлое, Роут понимал, что его сердце не участвовало в планировании этого проекта. Со старших классов школы он мог убедить кого угодно в чем угодно. Значит, сейчас ему просто не хотелось отбирать у женщины дом и строить на его месте здание из бетона и пластика. Не хотелось вырубать эти леса, сносить руины церкви и уничтожать цветы.
Поступить так — значит сделать ошибку. Каким бы бесчувственным Роут ни пытался стать, пришлось признать, что его заботит судьба старинного дома. Это здание было бесценным. Но теперь Джеррик понял, что цена исчисляется не в долларах и доходах и даже не в очаровании или воспоминаниях. Это было то редкое место, в котором можно найти уединение, исцелить сердце, тело и душу.
Так что его «курортная фантазия» не что иное, как издержка его работы.
Поездка в гостиницу «Чарующая луна» позволила ему взглянуть на свою жизнь по-другому и понять, что в ней нужно кое-что изменить. Он сам сказал Ханне тогда, на озере: Взрослый человек знает, когда нужно попросить о помощи. Зачем работать до умопомрачения? Нужно возложить большую ответственность на вице-президента, заместителей и уезжать в отпуск каждый год, а не раз в пять лет. Он тоже заслуживает права вести полноценную жизнь.
Но какой будет эта жизнь? Что делать с временем, которое он получит в результате всех этих изменений? И все равно пора вернуться к жизни.
Мужчина встал, по-прежнему сжимая в руке цветок. Он смотрел на него еще несколько минут, а потом бросил в траву. Взяв со скамейки футболку, Роут накинул ее на плечи, но не ушел. Чувствуя себя полным идиотом, он поднял маргаритку и засунул ее в карман. Пытаясь не думать о том, что заставило его совершить столь иррациональный поступок, Роут взял мольберт Моны и холст. Контуры тела были зелеными, а сама грудь — пурпурной с желтыми пятнами, но это действительно был мужской торс. Роут направился к дому. По дороге он принял решение. Настал день, когда он должен уехать и оставить гостиницу, — и всех, кто живет в ней, — в прошлом.
