* * *
— Ну, счастливо тебе, — по-дурацки ухмыляясь,
напутствовал меня охранник.
— И тебе того же, — ответила я, не оборачиваясь,
сделала четыре шага и оказалась на воле.
Ворота за моей спиной со скрежетом закрылись, а я
зажмурилась. День был ослепительно солнечным, я торопливо расстегнула куртку и
немного постояла, пялясь в голубое небо.
Сегодня тринадцатое мая, день, которого я ждала пять лет. Я
торопливо отошла подальше от металлических ворот и огляделась. Пес, лежащий в
пыли у забора напротив, поднял голову, лениво щурясь, хотел было тявкнуть, но
передумал, уронил морду на лапы и опять задремал.
— Привет, — сказала я ему и засмеялась. Само
собой, ничего смешного поблизости не наблюдалось, смешок вышел нервный, а я
сама продолжала в волнении озираться, перебрасывая сумку из одной руки в
другую, с удивлением отметив, как дрожат руки, на глаза наворачиваются слезы и
сердце колотится в горле. Не хватает только опуститься на колени и целовать
землю. Впрочем, заниматься такими вещами я бы не рекомендовала: несмотря на
отличную погодку, грязь здесь была непролазная.
Закинув сумку на плечо, я пошла вдоль забора в сторону
поселка. До него было с полкилометра, единственная пятиэтажка хорошо видна
отсюда, вокруг россыпь частных домишек, штук сто, не больше. Я покосилась на
забор слева и ускорила шаг. Заборы и люди в форме вызывают у меня прилив
отрицательных эмоций, впрочем, так же, как и бабы в телогрейках. Телогрейка,
платочек… Я почувствовала головокружение, посмотрела на небо, перевела взгляд
на свои ноги в кроссовках и усмехнулась. Все атрибуты лагерной жизни остались в
прошлом, теперь они будут являться мне только в страшных снах.
За спиной послышался шум мотора, я машинально обернулась.
Старенький «Запорожец», обогнав меня, направился в сторону поселка, а я
вздохнула, хотя вздыхать-то и не следовало. Меня никто не встречал, и я этому
не удивлялась. Все правильно. Я даже рада, что в первые свои минуты на свободе
я одна.
Войдя в поселок, я спросила у тетки, торговавшей семечками
возле магазина, где гостиница. Оказалось, в трех шагах, что неудивительно: в
этой богом забытой дыре все в трех шагах друг от друга. Гостиница была больше
похожа на барак. Длинное бревенчатое сооружение в один этаж с
латаной-перелатаной крышей. Высокое деревянное крыльцо выглядело так, точно в
любой момент готово было развалиться. Поднимаясь на него, я невольно улыбнулась
каждая из пяти ступенек скрипела по-своему. Дверь в гостиницу по причине
хорошей погоды была распахнута настежь.
Я вошла. На столе в чернильных пятнах, которому было по
меньшей мере лет тридцать, стояла табличка «Администратор», но такового в
наличие не оказалось. Две чашки и крошки на столе указывали на недавнее
чаепитие, так что шанс застать администратора все-таки был.
— Есть кто живой? — рявкнула я, постояла,
прислушиваясь, и вышла на крыльцо, оставив дверь открытой. Находиться в мрачной
комнате с зарешеченным окном, когда на улице светит солнце, мне совершенно не
хотелось.
Ждала я минут десять. Из-за угла выскочила собака и
бросилась через дорогу, потом с громким кудахтаньем выпорхнули две курицы, а
вслед за ними появилась толстая баба лет пятидесяти. Она размахивала руками и
кричала:
— Кыш……
Заметив меня, нахмурилась, торопливо оглядела с ног до
головы и крикнула, хотя находилась метрах в пяти от крыльца:
— Вы ко мне?
— А вы администратор?
— Администратор, — с трудом поднимаясь по
ступенькам, пробормотала она. — Замучили, проклятые. Хотела цветы
посадить, вскопала палисадник, а там в изгороди одни дыры, то собака спит, то куры
копошатся. Разве что вырастет? Никакой культуры. На свидание приехали? —
спросила она без перехода.
— Я сестру ищу, — усмехнувшись, ответила я, —
Носова Нина Константиновна. У вас не останавливалась?
— А как же… Вчера приехала. А с утра в район на рынок
отправилась, автобус в два будет.
— Ясно, — кивнула я. — А передать ничего не
просила?
— Нет. Да приедет скоро, говорю, автобус в два…
— Можно я сумку оставлю?
— Конечно, вон в угол поставьте.
Я бросила сумку в угол, улыбнулась, сказала: «Спасибо» — и
направилась к двери, машинально отметив: «Всего труднее улыбаться».
В магазине купила бутылку минералки и зашагала по
центральной улице поселка. Через десять минут поселок остался позади, слева
автобусная остановка, дорога в рытвинах и ухабах вела в райцентр. Пройдя с
полкилометра, я свернула в сторону от дороги и вскоре лежала под высокими
деревьями, раскинув руки и наблюдая за плывущими облаками сквозь ветви
деревьев. Я улыбалась и, кажется, была совершенно счастлива. Одиночество такое
восхитительное ощущение…
На солнце меня разморило, и я задремала, а открыв глаза,
сразу же посмотрела на часы: пятнадцать минут четвертого. Нинка должна уже
вернуться…
Нинка в компании администраторши сидела на крыльце. Завидев
меня, поднялась и сделала несколько шагов навстречу, потом, точно опомнившись,
заревела и начала причитать:
— Лиечка, сестренка моя…
— Чего это тебя разбирает? — удивилась я. Нинка
кашлянула и замолчала. Мы неловко обнялись и поцеловались. Тетка, наблюдавшая
за нами минуту назад с умилением, теперь насторожилась, мне ее разочарование
понятно: особо трогательной сцены не получилось.
— Пойдем, — заволновалась Нинка и добавила,
оборачиваясь к администратору. — Посидим в комнате, неловко тут на людях…
— Идите, идите, — с готовностью поддакнула тетка,
а я усмехнулась: ни одной живой души по соседству не наблюдалось. Я подхватила
сумку, и мы зашагали в конец коридора.
— Вчера приехала, — принялась объяснять
Нинка, — Одна во всей гостинице ночевала, вот страх-то. Хорошо, дежурная
добрая, часов до двенадцати с ней сидели, чай пили… Хорошие здесь люди.
— Это точно, — согласилась я, а Нинка посмотрела
на меня испуганно.
— Я в район ездила, на рынок. Орехи здесь копейки
стоят, взяла пять килограмм. Юлечке. У нас разве укупишь?
Мы вошли в номер: большая комната с одним окном, шесть
кроватей с левой стороны и шесть с правой. Душ отсутствует, туалет во дворе. Я
вздохнула и села на стул возле стены, стул жалко скрипнул.
— Поешь чего-нибудь ? — предложила Нина, — У
меня бутерброды есть.
