— Конечно.
Я вызвала такси, и мы отправились на квартиру родителей, где
теперь жил Нинкин сын со своей семьей. Такси сестрицу возмутило, хоть и ехали
мы за мой счет, всю дорогу она пеняла на мою расточительность.
Первое, что бросилось мне в глаза, когда я оказалась под
отеческим кровом, все более-менее ценные вещи исчезли. Как видно, сестрица,
опасаясь, что после возвращения я обоснуюсь здесь, поспешила хоть чего-то из
наследства реализовать в свою пользу. Впрочем, выговаривать Нинке я не
собиралась. Сестра у меня одна, и ссориться с ней из-за барахла, пусть и
дорогого, я не хотела. Юлька, девчушка лет трех, с огненно-рыжими волосами,
сидела на диване в окружении игрушек, напротив устроился в кресле мой племянник,
по возрасту годившийся мне в братья, но выглядел он так, что похож был скорее
на дядю. Завидя меня, кивнул торопливо и отвернулся. Родственных чувств между
нами не наблюдалось.
Юлька очень серьезно меня разглядывала, большие темные глаза
ее были грустными.
— Останешься со мной? — наклонившись к ней,
спросила я, она, подумав, кивнула. Нинка прочитала мне лекцию минут на
пятнадцать, чем Юльку кормить, какое лекарство давать, я со всей
ответственностью отнеслась к ее словам и даже кое-что записала на бумажке,
после чего сестрица вроде бы успокоилась и вместе с сыном отбыла на дачу.
Вернуться они планировали завтра, часов в девять утра, с первым автобусом.
Юлька оказалась на редкость спокойным ребенком. Весь вечер я
читала ей книжки, около десяти она уснула и спала до самого утра, пока не
вернулись отец и бабка. Я удостоилась слов благодарности, получила пучок лука и
пошла домой. Приняла душ, позавтракала с пьяненьким Палычем и пешком
отправилась на работу, с намерением прогуляться. Возле ресторана замерли три здоровущих
джипа, парни с волевыми лицами стояли группами по несколько человек и курили,
переглядываясь. Я шла к дверям точно сквозь строй, провожаемая их напряженными
взглядами. В холле дежурили двое ребят, лица не просто волевые, в них отчетливо
читалось стремление смести все возможные преграды на своем пути, я поежилась
черт их знает, вдруг они решат, что я и есть та самая преграда.
— Ты куда? — спросил парень, заметив, что я
направилась в сторону лестницы.
— На работу, — как можно более по-дурацки ответила
я и даже ресницами хлопнула пару раз. Ответ, однако, не произвел должного
впечатления.
— Тебе вон в ту сторону, — кивнул парень,
показывая на банкетный зал. Я пожала плечами, тем самым выражая недоумение, и
отправилась в указанном направлении.
Двери в банкетный зал были открыты, я заглянула в небольшую
по площади комнату и увидела следующую картину: смена почти в полном составе
восседала на стульях, поставленных вдоль стены. Лица у коллег были испуганные,
с намеком на панику.
— Что случилось? — спросила я и тут же понизила
голос, почувствовав, что он прозвучал слишком громко для такой траурной
обстановки. Мне никто не ответил, граждане зябко ежились и торопливо отводили
взгляд.
— Сядь и помалкивай, — предложил зычный бас, и
только после этого я увидела, что, кроме работников ресторана, в зале находится
еще один человек — парень лет двадцати семи, он сидел на подоконнике и злобно
поглядывал на меня, точно на сегодняшний день я являлась его самым заклятым
врагом. Разубеждать его в чем-либо желания не было, я села на указанный стул
рядом с девушкой из бара, имени которой не знала.
— По какому случаю собрание? — шепотом
осведомилась я. Она хотела ответить, потом покосилась на парня и испуганно
отвернулась, «Дела», — подумала я с тоской, потому что к этому моменту
стало ясно: в ресторане произошло нечто чрезвычайно серьезное, и как это
отразится на моей судьбе, еще вопрос.
Через несколько минут стало ясно — народ не просто так сидит
вдоль стены и потеет от страха. Дверь открылась, и появился молодой человек,
опять же с волевым лицом, правда, отличавшимся резкой непривлекательностью,
физиономию здорово уродовал перебитый нос, уши у парня были разные — одно
обыкновенное, а второе маленькое, вжатое в череп и без мочки. Не так давно ему
пришлось пережить несколько крайне неприятных мгновений. Обладатель разных ушей
уставился на сидевших в ожидании работников ресторана и кивком подозвал бармена
из бильярдной. Тот испуганно дернулся и с большой опаской покинул зал. Больше
мы его не видели. Должно быть, поэтому в голову лезли самые невероятные
предположения. Вслед за барменом ушли и не вернулись еще четверо в течение
одного часа, а я понемногу успокоилась, конечно, ребята с волевыми лицами на
многое способны, но не психи же они, чтоб устраивать в кабаке братскую могилу.
Значит, вызванные из зала люди либо покинули ресторан (мне очень хотелось в это
верить), либо ожидают в другом помещении.
Время тянулось мучительно медленно, парень, сидевший на
подоконнике, и то устал, спрыгнул, прошелся, что-то насвистывая, и даже
выглянул в холл. Особого удовольствия от всего этого не получил и откровенно
зевнул. Зал постепенно пустел, пришла и моя очередь, хотя я и не очень торопила
события, по опыту зная, что это часто выходит боком. Разноухий взглянул на
меня, кивнул, а я побрела за ним длинным коридором мимо кухни в кабинет,
который ранее занимал покойный Владимир Юрьевич. Теперь на его месте восседал
мужчина лет тридцати пяти, крысиные глазки его зло блестели, длинные
маслянистые волосы безуспешно пытались замаскировать раннюю лысину. Виделись мы
лишь однажды, лет шесть назад, но я его узнала сразу, а вот он узнать меня не
пожелал, либо сделал вид, что не узнал. В любом случае я не расстроилась.
Вместе с ним в комнате находились еще двое, наш новый
управляющий Максим, потный, нервный, то и дело вытирающийся платком, и молодой
парень такой зверской наружности, что поневоле рождал в душе оторопь. Завидя
меня, он подобрался, а я, мгновенно напустив в глаза печаль, робко огляделась
и, приоткрыв рот, попробовала произнести нечто членораздельное, икнула и
замерла с самым несчастным видом.
— Садись, — сказал тип с крысиной мордой, которого
вообще-то звали Виктором, но в городе он был больше известен как Еремей.
Я села, всеми доступными средствами демонстрируя страх и
почтение одновременно, и, точно опомнившись, сказала:
— Здравствуйте.
Максим перевел взгляд с меня на Еремея и торопливо сообщил:
— Бодрова Виталия Константиновна, официантка. Субботу и
воскресенье не работала, не ее смена.
Услышав мое имя. Еремей бровью не повел, но взгляд его
изменился. Теперь в его глазах, кроме тупой злобы, появилась настороженность —
выходит, все-таки вспомнил меня.
— Значит, отдыхала? — спросил он преувеличенно
бодро.
— Да, — кивнула я.
— А чем занималась?
— С ребенком сидела.
