— Извините, — обратилась я к женщине. — Вы не
скажете, где здесь телефон?
— На углу, возле гастронома.
Я прошла квартал и обнаружила гастроном, а рядом с ним
остановку, телефон-автомат действительно виднелся на углу, но в этот момент
появился автобус-экспресс, шедший как раз до моего дома, и я торопливо
протиснулась в него, посоветовав себе забыть, что денег у меня нет. К счастью,
народу в автобусе было как селедок в бочке, лица у всех по причине жары красные
и измученные. Из-за толкотни никто не обратил внимания на отсутствие у меня
обуви.
Через полчаса я вышла неподалеку от своего дома и сразу же
нырнула в подворотню. Добираться надо было обходными путями. Программа минимум
— попасть в квартиру, отправить Палыча на телеграф (я очень надеялась, что
Зойка все еще в Угличе), принять холодный душ, выпить чаю и, попробовать
разобраться, что происходит. Но это потом, главное — телеграмма и душ. Я
свернула к котельной и оказалась в кустах акаций. Отсюда хорошо просматривались
все окна нашей квартиры и подъездная дверь. «БМВ» отсутствовал. Если на стройке
со мной развлекались ребята из «БМВ», это неудивительно. Почему они оставили
меня в вагончике? И даже не связали, словно хотели, чтобы я поскорее выбралась
оттуда. Потом, это потом, сейчас главное — не проморгать есть наблюдение за
квартирой или нет? Вскоре стало ясно, задача мне не по силам. Парни могли
укрыться на лестничных клетках, были еще десятки мест. Я была не в состоянии
сосредоточиться, у меня для этого слишком болела голова.
Я вышла из кустов и направилась к подъезду, машинально
отметив, что среди мужичков за доминошным столом нет Палыча. Дверь в квартиру
была не заперта. В этом не было ничего удивительного, и все же я задержала
дыхание, прежде чем сделать следующий шаг. Толкнула дверь, в конце концов, меня
не ждет ничего нового, ну треснут еще раз по голове, или парень с суровым
лицом, схватив за локоть, начнет задавать вопросы. В прихожей было темно, в
этой темноте я отчетливо ощутила опасность, нащупала выключатель…
Палыч лежал на пороге своей комнаты лицом вниз. Затылок
превратился в кровавое месиво. Рядом валялась табуретка, старая, тяжелая, с
засохшей кровью. Я знала, что старик мертв, даже не касаясь его.
— Дед, — сказала тихо, хотела зареветь, но грязно
выругалась. Глаза его были открыты и смотрели куда-то вбок. Лужа крови вокруг
головы…
Я поднялась с колен, заперла входную дверь, тряхнула
головой, точно всерьез надеясь, что это дурной сон и от него можно избавиться.
Взгляд вновь переместился на проломленный затылок Палыча, я почувствовала, что
меня сейчас вырвет, и бросилась в туалет. Не включая свет, склонилась над
унитазом. Что-то коснулось моего виска, цепенея душой, я повернула голову. В
свете, доходящем из кухни сквозь раскрытую дверь, я увидела босые ноги, как раз
на уровне моего лица. Хотела крикнуть, но крик застрял в горле. Я подняла
взгляд, мне очень не хотелось этого делать, потому что я уже знала, что сейчас
увижу… Зойка висела на ремне, перекинутом через трубу, потолки здесь выше трех
метров, я плохо различала ее лицо в темноте. Схватила ее за ноги, они были
холодны как лед, выскочила в кухню, нашла нож, подтащила табуретку. У меня ушло
много времени на то, чтобы снять Зойку, она очень тяжелая, а я боялась, что,
падая, она ударится головой. Я могла думать только об этом, прижимала ее тело к
стене, чтобы она не упала, а плавно соскальзывала. Мы стояли в темном узком
колодце с цементным полом, прижавшись друг к другу, я и Зойка, голова ее лежала
на моем плече, и я сказала:
— Ладно, чего ты…
У меня не было сил двигаться и не было сил держаться на
ногах, я взвыла от отчаяния, подхватила ее под мышки и поволокла в комнату.
Голова ее странно дергалась, а я плакала, потому что Зойке было больно.
Я положила ее на полу. Теперь стало видно, как изменилось ее
лицо. Мне уже приходилось видеть удавленников, она провисела там несколько
часов. Я надеялась, что она в Угличе, а она не получила телеграмму, а может, и
получила, но все равно приехала.
Я достала плед и укрыла ее. Посидела в ее ногах,
раскачиваясь и глядя куда-то в пространство, с трудом поднялась, вцепившись в
стол.
Костяшки пальцев побелели, я услышала какой-то странный звук
и поежилась, не сразу сообразив, что это я вою, громко и протяжно. Стиснула
зубы, заставила себя медленно и глубоко дышать. Отодвинулась от стола. Не глядя
на Зойку, прошла к шифоньеру и переоделась, потом позвонила в милицию.
— Я ухожу, — сказала я громко возле двери и
закрыла ее. Не оборачиваясь, сбежала по лестнице.
Во дворе могли ждать, но в тот момент меня это вовсе не
волновало, я думала о Зойке, о Палыче и о клятве, что дала самой себе пять лет
назад. Плевать на все клятвы. Я быстро пересекла двор и вышла на проспект.
Менты могли появиться в любую минуту, а встречаться с ними я не планировала.
Я остановила машину, проверив, есть ли деньги в кошельке. На
такси, слава богу, хватит. Я ехала в Кашино, где жил Ванька. Улицу Первомайскую
нашла быстро. Зойка говорила, дом подковой, рядом торговый центр, квартира на
первом этаже.
Я долго звонила в дверь, никто не открыл. Прошла во двор
универсама, выбрала ящик покрепче и вернулась. С размаха обрушила ящик на окно,
со звоном посыпались стекла, я торопливо извлекла осколки, порезала руки в
нескольких местах, мне было плевать на это, как и на то, обратил ли кто-нибудь на
меня внимание или нет. Я влезла в окно, спрыгнула с подоконника, отодвинув
штору, и сразу же увидела Ваньку. Он сидел в стареньком расшатанном кресле,
руки его были привязаны к подлокотникам. Шея перерезана от уха до уха. Ванькина
голова лежала на спинке кресла перпендикулярно туловищу. Все пальцы на руках
сломаны. Я торопливо огляделась. Искать что-либо здесь бесполезно, основательно
порылись и до меня. И все же кое-что интересное я обнаружила. В туалете, в
мусорной корзине — банковские ленты, а в кармане Ванькиного пиджака — почти
двести долларов.
— Благодетели, — усмехнулась я и даже головой
покачала.
Надо уходить отсюда, соседи слышали шум и могли позвонить в
милицию. Я подошла к телефону, он не работал. Прислушалась, стоя возле двери,
потом решительно распахнула ее и покинула квартиру, оставив дверь незапертой,
чтобы ментам легче было войти. Позвонила в милицию из первого же автомата.
Голову разламывало от боли, колени дрожали, каждый шаг стоил неимоверных
усилий, «Мне надо лечь, — думала я, шагая вдоль новостроек, — Уснуть.
Забыться. В таком состоянии я гроша ломаного не стою».
