Стоять над ним с пистолетом в руках, когда он с таким
равнодушием продолжает жевать, было глупо. Очень хотелось въехать ему по
физиономии, чтобы он тоже потерял терпение и хоть как-то себя проявил. Но мне
это было не по силам. Он это знал, и я это знала, оттого, убрав пистолет,
подняла чашку, швырнула ее в мойку и даже вытерла пол, потом села и уставилась
на него. Он доел свой завтрак, выпил кофе, а я все сидела и ждала.
— Как мне тебя звать? — спросила я, чтобы хоть
что-то спросить.
— Как хочешь, — пожал он плечами. — Мое имя
тебе известно.
— Николай Михайлович, — начала я, он хмыкнул, а я
сцепила пальцы, чтобы вновь чем-нибудь не запустить в стену. Минуту я молчала,
подбирая самые грязные слова из своего лексикона, и неожиданно для себя самой
сказала:
— Поговори со мной.
— О чем? — удивился ой
— Все равно. О погоде. О том, что целые руки-ноги
явление временное, что жизнь человеческая не стоит и копейки. Мне плевать.
Скажи, чего ты хочешь?
— А… Я хочу тебе помочь.
— Допустим. Почему?
— Потому что в знак большой благодарности ты поможешь
мне.
— Я помогу тебе? — Наверное, я выглядела очень
глупо.
— Точно, — кивнул он — Услуга за услугу.
— Какой помощи ты ждешь от меня?
— Поговорим позднее.
— Нет. Сейчас. Или, клянусь, я тебя пристрелю.
— Не глупи, — сказал он без насмешки, — Я
хочу знать, кто убил Китайца.
Это сообщение вызвало у меня легкий шок.
— Ведь это не ты его убила? — продолжил Бардин, с
любопытством разглядывая меня, — Хоть и отсидела пять лет.
— Не я.
— Влад?
— Нет. Не думаю… Нет.
— Ага.
— И для того, чтобы узнать это, ты собрался мне
помогать?
— Хочешь сказать, существуют другие способы?
— Я рада, что мне до сих пор не сломали ни одного
пальца, но твое поведение ни к черту не годится. Он никак не
прореагировал. — Зачем тебе знать, кто убил Китайца?
— Он мой друг.
— И ты ищешь убийцу?
— Конечно.
— Прошло пять лет.
— А если тебе скажут, что ты потратишь пять лет, чтобы
найти того, кто повесил твою Зойку?
— Хорошо, ты меня убедил. Ты готов мне помочь, чтобы я
в конце концов сказала? «Я не знаю, кто убил твоего друга».
— На самом деле ты можешь узнать.
— Я?
— Ты. Вместе со мной.
— Погоди, что такого я могу узнать, чего не сможешь ты?
— Ну, это совсем просто. Когда его убили, ты была
здесь, а я очень далеко. Ты помнишь, что тогда происходило, или вспомнишь… и мы
все узнаем.
— «Мы» звучит классно, но почему-то я не верю ни одному
твоему слову. Несмотря на это, я готова рассказать все, что знаю.
— Отлично. Начинай.
— Прямо сейчас?
— А что мешает?
— И ты отпустишь меня на все четыре стороны?
— А тебя здесь никто не держит.
Я засмеялась зло и бессильно, смотрела на него почти с
отчаянием, прекрасно сознавая, что могу до бесконечности продолжать этот
идиотский разговор и ничего не добьюсь. Смеяться мне очень скоро надоело, и я
сказала:
— Пошел к черту.
— Нервы у тебя никуда не годятся, — горестно
констатировал он, и я даже подумала — а может, он сейчас заплачет от жалости ко
мне? Бардин поднялся и шагнул к двери, — Теперь ты сама убедилась —
доверительной беседы не получится. Кое-что я успел повидать на свете и скажу
совершенно откровенно — хочешь, чтобы человек для тебя что-то сделал, убеди его
в том, что это ему выгодно. В противном случае зря потратишь время. Тебе
выгодно, чтобы я помог, а мне выгодно помочь тебе.
— Класс, — покачала я головой.
— Учись, пока я жив. Кстати, мы уезжаем, в доме ты
останешься одна, хочешь — уходи, но на твоем месте я бы не торопился.
Там, — он ткнул пальцем за окно, — тебя ищут люди Еремея, менты и еще
кто-то, кто тебя очень боится. А если боится, значит, ты знаешь что-то
интересное. Знаешь?
— Нет, — честно сказала я, но он не поверил.
Закрыл дверь, а я чертыхнулась.
«Во всем том бреде, что мы наговорили друг другу, что-то
есть», — думала я, стоя под душем. Бардин с Сережей уехали, а я,
обследовав дом, с удивлением убедилась, что в самом деле осталась одна. Чудеса…
Чего он этим добивается? Должно быть, мои дела совсем плохи, раз он так уверен,
что я не сбегу. Вдруг он мне действительно поможет? Ага, такой поможет только в
гроб лечь. Что он там болтал про интересные сведения, которыми я якобы
располагаю? Я понятия не имею, кто убил Китайца. На вопрос: за что — могу
назвать десятки причин. У меня самой их было две. Я желала ему сдохнуть тысячу
раз на дню, но я не убивала. Мне это даже в голову не пришло, и Славка тоже не
убивал, у него кишка тонка. Выходит, убил кто-то третий… и им мог быть кто
угодно. Бардин сказал что-то, вызвавшее у меня странные мысли, а вот: «Есть еще
кто-то, кто тебя очень боится»… Боится меня? Чушь… Стоп, почему меня можно
бояться? И это он сказал: я что-то знаю. В моем мозгу есть информация, о
которой я не догадываюсь. Бред… Допустим, я знаю, нет, я могу знать, кто убил
Китайца, и этот кто-то по неведомой причине, боясь разоблачения, жаждет моей
смерти. Если мы отыщем этого человека. Бардин получит убийцу своего друга, а я
убийцу Зойки. Неужели он в самом деле так думает? А почему бы и нет? Вдруг мы
действительно доберемся до этого сукина сына? Тут я поймала себя на мысли, что
уже несколько раз употребила местоимение «мы», подошла к зеркалу, взглянула на
свое отражение и грустно покачала головой, «Ничему тебя, дуру, жизнь не
научила». Бардин может иметь в виду одно, а говорить совершенно другое. Верить
словам подобного типа… А у меня есть выбор? Верить, не верить, какая разница,
потом разберусь. Я хочу найти гада, что накинул ремень на Зойкину шею, и
пристрелить его (господи, неужели я это сделаю?), и пусть потом Бардин катится
ко всем чертям.
Я легла на постель и попробовала думать о чем-то другом.
Например, о своей дальнейшей жизни. Я нашла убийцу, я сделала, что хотела, а
дальше? Дальше, дальше… нет никакого дальше, и ни о чем, кроме этого мерзавца,
я думать не могу.
