Лицо Тео потемнело, и Тина с ужасом увидела, как он сжимает кулаки, словно собираясь померяться силой с холодным властным сеньором.
— Прошу вас, Тео... — запинаясь, поторопилась сказать она, — мне не нужна ваша помощь. Я настаиваю на том, чтобы вы меня оставили. Я справлюсь одна. — Она посмотрела в сторону Инес, которая не скрывала своего презрения и интереса, и добавила: — Одной бездельницы достаточно для любой группы.
Инес вспыхнула, но прежде чем смогла ответить, вмешался Вегас. Бросив на Тину жесткий взгляд, он повернулся к Инес и принялся ее успокаивать.
— Сеньорита Доннелли устала, и так как у нее и в обычных обстоятельствах не самый мирный характер, я думаю, лучше вам, Инес, и вам, Бренстон, — он выразительно посмотрел на Тео, — отправиться спать!
Хотя и выраженный в виде просьбы, это был приказ, и Инес первой подчинилась. Небрежно пожав плечами, она проговорила:
— Хорошо, Рамон, дорогой, — и добавила через плечо ласково: — Buenas noches{ Спокойной ночи. — Прим. перев.}, Карамару!
Легкая улыбка чуть расслабила его сжатый рот, но когда он повернулся к Тео, лицо снова стало жестким.
— Ну, Бренстон? — вопросительно произнес он. И ждал, расставив ноги, внимательно наблюдая своими синими глазами пумы за мускулистой фигурой Тео. Глаза их сцепились в поединке, на лбу Тео выступили капли пота. Тина не могла выдержать это напряжение и умоляюще прошептала:
— Тео, прошу вас, делайте, как он говорит...
Тео мрачно нахмурился, на лице его появилось выражение откровенной ненависти, он молча повернулся и ушел, оставив их одних.
Когда Тина собирала тарелки, руки ее дрожали. Под опущенными ресницами собирались слезы, приходилось постоянно мигать, чтобы отогнать их. Откуда-то из темноты за ней продолжал наблюдать Вегас, и она скорее умерла бы, чем позволила ему обнаружить, насколько ее встревожила и испугала отвратительная сцена.
Но когда услышала его негромкий голос, то почти не узнала, — настолько он не был похож на недавний голос жесткого властного человека.
— Вы выглядите усталой, сеньорита, позвольте мне вам помочь.
От удивления она промолчала. Своей сильной загорелой рукой он взял тарелку из ее безвольных пальцев. Низко склонив голову с рыжей короной волос, отвернувшись, она работала рядом с ним, пока все тарелки не были перемыты, а потом, по-прежнему молча и даже не взглянув на него, повернулась, собираясь уйти. Но он крепко взял ее за руку и удержал. Она вынуждена была посмотреть на него, и негодующий взгляд сменился смущением, когда она увидела его улыбку.
— Вы простите меня, сеньорита Доннелли? — негромко спросил он.
— За что? — напряженно ответила она.
— За то, что я вас наказал, конечно, — легко ответил он. — За то, что позволил вашей английской сдержанности рассердить меня, несправедливо возложил на ваши хрупкие плечи самые тяжелые обязанности, какие смог придумать.
От неожиданности у нее перехватило дыхание. Когда он улыбнулся, что-то в ней неудержимо потянулось к нему, и она неожиданно остро ощутила прикосновение его теплых пальцев. Он, казалось, не понимал, в каком она смятении. Он относится к ней, как взрослый, наказавший капризного ребенка, и теперь сожалеет об этом, потому что злоупотребил своей властью; прикосновение его бесстрастно, так сильный касается слабого, но для Тины оно было необыкновенно сильным, и она попятилась, как от неизведанной опасности. Выхватила руку и стала отступать, пока не прижалась спиной к стволу дерева. Она оглядывалась в отчаянной попытке найти путь к отступлению, и в этот момент он подошел к ней с выражением явного недоумения на лице.
— Вы вторично отшатываетесь от меня, сеньорита. Но что во мне вас так пугает?
Они были за пределами освещенного пространства, и он придвинулся еще ближе, чтобы разглядеть в темноте ее бледное лицо. Она сильнее прижалась к стволу, как будто пыталась преодолеть его прочность и неподвижность и сбежать. Но сбежать от этого внимательного взгляда было невозможно. Даже тьма тропической ночи не могла скрыть граничащее с ужасом выражение ее широко раскрытых глаз.
— Madre mia! — недоверчиво прошептал он. — Вы меня боитесь?
Его догадка заставила ее прошептать:
— Нет, конечно, нет...
Он протянул руку и крепко взял ее за плечо. Сквозь тонкую ткань она ощутила его жгучее прикосновение.
— Тогда почему вы смотрите на меня так, словно я людоед из детской сказки? — спросил он напряженно. — Почему в ваших глазах страх, даже сейчас, когда вы готовы это отрицать?
Отрицание, которое он предвидел, замерло у нее на устах. Она молча и умоляюще смотрела на него, и на его помрачневшем лице появилось вопросительное выражение.
— Сколько вам лет? — с неожиданным подозрением спросил он.
Ее оцепеневшее сознание уловило сигнал тревоги, и она пришла в себя. В отчаянной попытке развеять его подозрения, дрожащим голосом ответила:
— Это не ваше дело, сеньор!
— Вы ошибаетесь! Мое дело знать, кто у меня под командой: опытные путешественники или нет. А вы, сеньорита Доннелли, сейчас кажетесь едва окончившей школу девочкой!
Он говорил решительно, но в глазах его не было уверенности. Тина откинула голову и посмотрела на него с холодным презрением.
— Сеньор, я побывала во многих странах мира, жила еще и не в таких условиях и местностях. — То, что она говорит правду, придавало ей уверенности, и она готова была провоцировать его и дальше. — Вероятно, я должна принять ваше замечание о моей юной внешности как комплимент, но прошу вас, сеньор, — голос ее звучал резко, готовый прорезать броню его самоуверенности, — не пытайтесь применить ко мне свое латинское обаяние, потому что уверяю вас: я абсолютно равнодушна к лести. Предлагаю вам, — холодно закончила она, — сосредоточить свое очарование на донье Инес, если вам действительно необходимо восхищенное женское общество.
Лица его сейчас не было видно, но сжатое плечо свидетельствовало о гневе. Она приняла эту боль как наказание за свои безжалостные, но совершенно необходимые слова. Закрыла глаза и постаралась не заплакать, чтобы не нарушить молчание: она знала, что когда он заговорит, в его словах будут гнев и презрение. Но это гораздо лучше, чем показать ему, как он ее волнует. Ни один другой знакомый ей мужчина не обладал таким магнетизмом, как Рамон Вегас. Там, в Лондоне, некоторые мужчины интересовали ее, с некоторыми она даже целовалась, но чувство, которое она при этом испытывала, было ничтожно по сравнению с тем, какое вызвал он своим прикосновением. Тина задрожала, и его хватка ослабла. Вегас опустил руки и, когда заговорил, сердце Тины дрогнуло: такое презрение звучало в его словах.
— Вы убедили меня, сеньорита, что мне можно не беспокоиться из-за вашей обманчивой моложавости. Ваш острый язык послужит надежной защитой, если кто-нибудь из мужчин вздумает приставать к вам, и если вы говорите, что много путешествовали, я могу больше не думать о вашем благополучии. Надеюсь, — мрачно добавил он, — что отсутствие лести в моих словах покажет вам, что я не забыл слова ваши. Обещаю, что больше никогда вы не найдете меня... обаятельным.
